Смерть чистого разума - Алексей Королев

той дичью, ради которой Фишер отклонил предложение Тера поучаствовать в эксе. Только Романов мог заставить Фишера потратить полтора года на то, чтобы стать Лаврову своим. Человеком, решающим, куда его нанимателю съездить на вакации. Это Романов. Этот высокий лоб, который с юности превращается в залысину, эти глубоко посаженные крупные глаза, тонкая талия и широкие, в Николая I, плечи. Но кто он, чёрт побери, такой? Никогда не видел его портрета. И совершенно никого не помню из этой сволочи».

– Вы умнейший человек, инспектор, я всегда это утверждал, – тихо сказал Таланов. – Вот господин Маркевич не даст соврать. Кстати, Маркевич, который час?

Маркевич послушно поставил на место заинтересовавший его письменный прибор и извлёк часы из жилетного кармана и сказал:

– Без пяти минут два.

– Прекрасно, – сказал Таланов. – Сейчас вы увидите смертельный номер.

Распоряжался он быстро и толково. Снял пиджак, а кольт переложил за брючный ремень на спине, под жилетку. Шарлеманя он попросил встать около двери, объяснив, что нужно делать. Оружия у проводника, видимо, не было, но Таланов вручил ему дубинку, бог весть откуда у полковника взявшуюся. Великий князь по его команде сел точно посередине Ротонды около письменного стола и взял в руки первую попавшуюся книгу. Целебану Таланов предложил скрыться за занавеской, но инспектор отрицательно покачал головой и дал знак своему новому помощнику. Тот повиновался, предварительно тоже обнажив оружие. Остальным было велено забраться на антресоли, куда они вчетвером, кстати, еле поместились. Сам Таланов вжался в простенок около камина – видеть вошедший его не мог. Он успел вовремя – ибо в эту же секунду раздалось уханье совы.

– Это сигнал Германа, – сказал Таланов. – Внимание!

Дверь распахнулась, и невысокий бледный человечек с маленьким револьвером в руке шагнул в полутёмную Ротонду. «Ну вот и всё, ваше мерзейшество», – сказал он – и больше ничего не успел, потому что Таланов ударил его рукой по руке, выбивая оружие, а Шарлемань и выскочивший из-за занавески клетчатый сбили Фишера с ног. Не прошло и полминуты, как бывший секретарь Лаврова уже сидел связанный на полу около камина и, тяжело дыша, наблюдал, как с антресолей спускаются «зрители».

– Прекрасное представление, полковник, благодарю вас – сказал Целебан. – Это «бульдог», не так ли?

Таланов поклонился – в знак то ли признательности за комплимент, то ли согласия и протянул инспектору револьвер. Целебан в свою очередь, не глядя, передал его клетчатому и никто, ни одна живая душа не заметила, как расширились зрачки Степана Сергеевича Маркевича, оказавшегося в эту секунду как раз между двумя полицейскими. Белая костяная накладка на рукоятке. Три серебряных угольника, точно латинские V – «птичкой».

– Здравствуйте, господин Фишер, – сказал Целебан.

Самообладание быстро вернулось к несостоявшемуся убийце:

– Рад вас видеть, инспектор. И вас, господа и товарищи. Жаль, что представление закончилось неудачей. Впрочем, как сказал поэт: «Измена проиграет непременно: коль победит, так то уж не измена».

Целебан потёр узкие ладони и перешёл на французский:

– Ну, относительно измены я бы поспорил, если бы имел больше времени. А я его вовсе не имею. Прошу вас, – он повернулся к своему помощнику и сделал приглашающий жест.

– Что ж, – сказал клетчатый. – Именем Конфедерации и кантона Во я арестовываю вас, Товия Фишер, по подозрению в убийстве Льва Корвина-Дзигитульского, апатрида, и в организации покушения на убийство… подданного Российской империи, известного мне под именем господина Михайловского.

– Одну минуточку, – сказал по-французски Таланов. – Я так понимаю, этот господин – что-то вроде судебного следователя. – И не дождавшись ответа от Целебана, продолжил. – В каждом судебном следствии должна быть ясность. Иначе ловкий адвокат может в суде разрушить любое обвинение. Случаев таких было предостаточно: крошечную зацепку, любую неточность легко использовать в пользу обвиняемого.

– О чём вы толкуете? – устало спросил Целебан.

– Об этом господине, которого вы сейчас уведёте. Вам, конечно, потребуется его паспорт. Доктор вам, уверен, охотно его выдаст. Так вот: этот паспорт легко может оказаться поддельным, и тогда выяснится, что человека по имени Товия Фишер никогда не существовало.

– А кто же это такой? – спросил Веледницкий.

– А это, дражайший Антонин Васильевич, – продолжил по-русски Таланов, – Филипп Григорьев Матвеев, из крестьян Воронежской губернии, Новохопёрского уезда, Еланской волости. Субботник иудейского вероисповедания.

И заметив, как напряглись клетчатый и Шарлемань, повторил последние слова по-французски.

«Плохо я пошутил тогда насчёт лошади, – подумал Маркевич. – Но если с их высочеством я дал непростительного маху, то тут почти догадался. И да, тогда кишинёвский погром, кажется, тут ни при чём».

– Что такое «субботник иудейского вероисповедания»? – спросил Целебан.

– Это секта русских крестьян, исповедующих иудаизм.

– Это не секта, – глухо сказал Фишер, но его никто не услышал, да и говорил он по-русски.

– Что ж, – сказал клетчатый, – это любопытное дополнение, хотя сути дела оно не меняет. В любом случае, закон требует, чтобы иностранца при аресте называли тем именем, под которым он известен полиции, подлинное оно или нет. Но мы благодарны вам, полковник. Больше ни у кого нет никаких интересных сведений, касающихся господина Фишера? Тогда, думаю, нам пора расставаться.

– У меня нет сведений, но есть вопрос, – вдруг сказал Ульянов. – Правда, я не вполне уверен, кому его задать. Но допустим, вам, Степан Сергеевич. Зачем мы пришли к этой, как его, скамье влюблённых в половине второго?

– Скамье неподсудных. Потому что Фишер… то есть, ну вот он назначил нам с вами на половину второго.

– Любопытно. Что же заставило нашего уважаемого товарища Фишера-Нефишера опоздать на полчаса?

– Честно говоря, не понимаю, какое это теперь имеет значение, – мрачно сказал Веледницкий.

– Почему же, – вдруг прохрипел Фишер. – Законнейший вопрос, Владимир Ильич. Законнейший.

– Ну так ответьте на него, – сказал Целебан.

– Ну-с, – вмешался Таланов. – Вы тут развлекайтесь, а мы с его высочеством, пожалуй, действительно пойдём отсюда. Дилижанса ждать долго, так мы, пожалуй, частным образом-с.

– Никуда вы не пойдёте, – неожиданно сказал Целебан.

Великий князь отчётливо поднял брови.

– Георгий Аркадьевич, – сказал он. – Распорядитесь.

Распорядиться, однако, полковник Таланов не успел. Клетчатый и Шарлемань как по команде обнажили два револьвера («ого», – мелькнуло у Маркевича), а первый с обезьяньей ловкостью запустил руку Таланову за полу пиджака и извлёк оттуда талановский кольт.

– Вы получите его в своё время, господин Таланов, – сказал Целебан по-французски. – Мы слушаем, господин Фишер, или как вас там.

Фишер, однако, заговорил не сразу, а когда начал говорить, все поняли, что обращается он только к Ульянову:

– Моё настоящее имя действительно Филипп Матвеев – и это не слишком большая тайна, чтобы оглашать её с такой торжественностью, как это сделал полковник. Из людей, вам лично известных, об этом знают,