Смерть чистого разума - Алексей Королев

в селе Александровском Иркутского уезда в одна тысяча девятьсот шестом году и вплоть до пяти часов пополудни сегодняшнего, вернее, вчерашнего дня, когда я получил приказ явиться в Ротонду для окончательного завершения нашего небольшого дела – явиться в два часа ночи. Извините, Маркевич. Вы и товарищ Ленин должны были всё услышать от меня лично полчаса назад. Но подходя к месту нашей встречи, я услышал голос инспектора Целебана и понял, что мне ничего не остаётся, кроме как выполнить приказ полковника. Это во-вторых.

«Интересно, что ещё Фишер должен сказать, чтобы мы опять оторопели?» – подумал Маркевич, не отводя взгляда от Таланова. Полковник не переставал улыбаться. Все ждали – нет, жаждали от него хотя бы единого слова, но он молчал. Тогда вновь заговорил Фишер.

– А в-третьих, это признание поможет мне оправдаться от обвинений в убийстве Корвина. Скажите, инспектор, ведь ваше обвинение строится на том, что у меня нет алиби?

Целебан помедлил, но потом всё-таки ответил:

– Для начала мне придётся открыть кое-какие карты. Вернее, приоткрыть. Доктор, когда вы обнаружили тело Корвина?

– В четыре с минутами.

– А когда мадемуазель относила ему судок?

– В двенадцать с четвертью.

– Совершенно верно. Но это слишком широкий временной промежуток. Я уже давно сузил его. Не допытывайтесь пока, как. Берите пример с господина Маркевича, который хранит эту маленькую тайну уже более трёх суток.

Маркевич физически ощутил тяжёлый взгляд Веледницкого в спину, но доктор ничего не сказал.

– Итак, – продолжал инспектор, – я установил, что в действительности Корвин исчез из Ротонды между двенадцатью с четвертью и часом с четвертью. На этот промежуток времени алиби не было только у двоих – господина Тер-Мелкумова и господина Фишера. Алиби первого установлено… к сожалению, с некоторым опозданием. Остаётесь вы, господин Фишер. Вы утверждаете, что после возвращения с тренировки и до самого обеда находились у себя в комнате. Подтвердить это не может никто. Так что времени, чтоб прогуляться до Ротонды и отправить Корвина – которого вы ненавидели – к праотцам, было у вас предостаточно.

– Я не любил Корвина, – кивнул Фишер, – и по-прежнему полагаю, что русскому освободительному движению его смерть пойдёт только и исключительно на пользу. Но я его не убивал и алиби у меня есть: вернувшись с прогулки, я действительно поднялся к себе и в своей комнате обнаружил… этого господина. В обществе полковника я провёл всё время до обеда, затем я отправился в столовую, а господин Таланов незаметно спустился по лестнице и убрался из пансиона восвояси.

– Прекрасно, – пробормотал Ульянов и снова отошёл от Фишера, привычно засунув большие пальцы за проймы жилета. Никто, кроме Маркевича, его не услышал, а Степан Сергеевич воззрился на своего старшего товарища в превеликом изумлении.

– О чём вы говорили? – спросил Целебан.

Фишер облизал сухие губы и поёрзал – то ли делая бессмысленную попытку освободиться от пут, то ли намекая на необходимость их ослабить. Не преуспев ни в том ни в другом, он сказал:

– Полковник рассказал мне о… планах. Своих и своего… хозяина. На ближайшие несколько дней.

– Что это были за планы?

– Они хотели совершить несколько прогулок в горах и обязательно посетить Корвина. Полковник рассказал мне, какие именно места интересуют великого князя и в какое примерно время планируется их посещение. Даже нарисовал что-то вроде карты… я сжёг её потом. Что ещё? Передал мне пятьдесят франков и сказал, что явится в пансион на следующий день, открыто – чтобы познакомиться с доктором и попробовать снять комнату в «Новом Эрмитаже». Я рассказал, что одна комната свободна, и он ответил, что это замечательно – тогда нам, мол, будет проще согласовывать наши действия.

– Господин полковник? – сказал Целебан и Таланов, наконец, заговорил.

– Господин инспектор, – он встал за спинку стула своего хозяина и вцепился в неё обеими руками, – что бы ни сказал этот субъект, это может быть и правдой и вымыслом. Мне нет ни малейшей охоты отделять, так сказать, агнцев от козлищ. Я здесь с определённой целью – сорвать покушение на члена царствующего дома и с этой задачей мы справились.

– Покушение, которое вы же сами и организовали? – спросил Маркевич.

– Ну и организовал, – охотно согласился Таланов. – Организовал, да не задумал. А организовать можно по-разному. Если бы акции этой социалистической сволочи – простите меня, господин инспектор, – организовывали бы такие люди, как я, глядишь, никакой революции в России и не случилось бы. И согласитесь, инспектор, что работать я умею, ибо я понятия не имел, что Фишер захочет с кем-то поделиться своей маленькой тайной. Но я предполагал это и потому отправил вас в засаду, зная, что кто-нибудь в неё точно попадётся. Вот эти трое и попали.

– Вам придётся давать показания в суде, – сказал Целебан.

– В качестве кого? – снова удивился Таланов. – Впрочем, это неважно. Ничего этого не будет. Его высочество – гость нашего посла, его паспорт завизирован вашим министром иностранных дел, месье Бреннером, который по странной традиции также является и здешним президентом. Аналогичный статус из вежливости присвоен мне и господину Герману. В сущности, – Таланов пожал плечами, – мы рассматриваемся сейчас как временные члены русской миссии.

– Хорошо, – Целебан почему-то не стал спорить, – подытожим. Вы признаёте, что этот человек, которого мы знали как месье Фишера, был вашим агентом?

– Нет. Он был агентом Департамента полиции, а я просто с ним работал. Я его не вербовал и я ему из своего кармана не платил, следовательно, он не может считаться «моим агентом».

– Хорошо, – сказал Целебан и повторил по-французски это клетчатому. Тот сделал крошечную пометку в записной книжке. – Следующий вопрос. Вы признаёте, что обсуждали с господином Фишером покушение на вашего патрона, которого вы называете «господин Михайловский»?

– Э-э нет, – засмеялся Таланов. – Так не выйдет. Я обсуждал с агентом Субботником детали разработанной мной акции по разоблачению его партии как террористической организации.

– Ах ты, сука, – сказал Фишер и снова сорвался на крик. – Сука, тварь блудливая! При чём тут партия? Тварь, тварь, пёс!

Целебан поморщился.

– Перестаньте браниться и вопить, господин Матвеев, или как вас там. Что значит «при чём тут партия»?

Фишер сглотнул слюну и снова дёрнул плечами.

– Моя партия ничего не знает об этом покушении. И полковнику это отлично известно. Это моя, понимаете, моя личная акция. Я всего лишь хотел искупить свою вину перед революцией… ну и прикончить этого гада. Хотя лучше бы прикончил другого.

– Господи, это же всё меняет! – воскликнул доктор Веледницкий.

– Скорее упрощает, – отозвался Маркевич.

– Ну хорошо, – сказал Целебан. – Мотивы господина Таланова мы установим позднее. Полковник, ещё пара вопросов,