Нежность - Элисон Маклауд

лавки – на низком крыльце мотеля, общем для двух номеров. Мистер Дагенхарт объяснил, что собакам рекомендована смесь: 5 % печенки, 5 % других внутренних органов, 10 % костей, 80 % мяса, жира и жил. По праздникам «песики», как он их назвал, получают рубленую оленину.

Собаки бешено лают каждый раз, когда Хардинг заходит к себе в номер или выходит из номера.

Сейчас он поворачивается на другой бок и взбивает подушку. Постель липкая от пота. Рукам стало хуже: на них каждый день попадают химикаты, когда он проявляет и печатает в аптеке Уэлана. Ему кажется, что еще одна фотография ребенка на качелях – и он сойдет с ума. Он гадает, доведется ли ему еще хоть раз в жизни коснуться женщины.

Он не может снова заснуть. Пускай светят своими чертовыми мигалками ему в номер. Пускай садятся на хвост его машине. Всего лишь обычная тактика запугивания со стороны Бюро. Агенты, которые этим занимаются, просто выполняют приказ. Ничего личного. «Ты можешь оставить Бюро, но Бюро никогда не оставит тебя». Он это и так знает.

Он только жалеет, что при обыске номера у него забрали роман. Чтение успокаивало, когда он не мог заснуть. Кроме того, оказалось, что ему в самом деле нравится история лесничего-одиночки и леди Чаттерли. Он даже начал понимать диалект, на котором изъяснялся егерь. Действительно ли леди захочет оставить мужа ради такого человека?

Обычно он читал грошовые издания в мягких переплетах, в основном детективы. Иногда страшно злился, когда автор путал детали, но привык не обольщаться ожиданиями.

Он многое хотел бы сказать миссис Кеннеди. Поблагодарить за то, что она открыла ему существование этой книги – в день, когда профессор приехал на обед. Но конечно, она ему ничего не открывала. Даже не думала. И не собиралась читать ему вслух. Особенно ему, непрошеному нарушителю границ.

В Грейз-Инн Майкл Рубинштейн, руководящий солиситор защиты, склонился над письменным столом. До начала суда в Олд-Бейли осталось меньше двух недель, и ничего не гарантировано.

Есть и хорошие новости: как Т. С. Элиот, так и Дама Ребекка Уэст пошли на сотрудничество с защитой и дали письменные свидетельские показания. Дама Ребекка была не такой уж пламенной соратницей, но Рубинштейн надеялся, что, оказавшись на свидетельском месте, она себя проявит должным образом.

Том Элиот, напротив, щепетилен и щедр, хотя и с ноткой вины. Это понятно, учитывая, что его юношескую критику романа с большой вероятностью будет цитировать на суде обвинение. Вполне возможно, что его загонят в чрезвычайно неловкую ситуацию.

Том давно дружит с отцом Джереми Хатчинсона, младшего адвоката защиты – Сент-Джоном Хатчинсоном, а попросту Джеком. Собственно говоря, это Джереми помог Тому преодолеть робость и вызваться в качестве свидетеля. Причудливый поворот судьбы: Джек Хатчинсон в 1929 году защищал конфискованные картины Лоуренса, а сейчас его сын, Джереми, защищает последний роман писателя. Лоуренс писал «Леди Ч.» по утрам, а после обеда работал над крамольными полотнами, не ведая, что однажды будет вынужден положиться на профессионализм и хорошее отношение обоих Хатчинсонов, отца и сына. Рубинштейн решил, что это добрый знак.

Несколько меньше его обрадовала новость, полученная в письме от доверенного источника три дня назад. Ему напомнили о моменте, которого все участники команды защиты, включая самого Рубинштейна, дружно старались не касаться, а именно: намеки Лоуренса в «Любовнике леди Чаттерли» на сексуальный акт, «который, насколько мне известно, в Англии считается уголовным преступлением»281.

Жопа, подумал Рубинштейн.

Вот именно, отозвался его внутренний цензор.

Автор предостережения указывал, в частности, на страницу 280, где сэр Клиффорд говорит: «Если мужу по вкусу тешиться с женой, выражаясь словами Бенвенуто Челлини, „на итальянский манер“, что ж, как говорится, дело вкуса»282.

Получив письмо, Рубинштейн переписал его и добавил записку, обращенную к исследователю. «Подтвердите, пожалуйста, значение и этимологию выражения „на итальянский манер“».

Ответ прибыл вечером того же дня. Рубинштейн быстро нацарапал записку в несколько строк Джеральду Гардинеру, старшему консультанту защиты: «„Итальянский манер“ означает содомию283. См. „Челлини“ издательства „Пингвин“, страницы 280–283. С Быком по этому поводу будете объясняться сами».

Рубинштейн не сомневался, что Бык – сэр Реджинальд Мэннингем-Буллер, министр юстиции Англии и Уэльса – и так не питал никакого сочувствия к книге. А теперь будет сочувствовать ей еще меньше.

Что касается отрывков на странице 258, описывающих происходящее между Меллорсом и леди Чаттерли, Лоуренс явно не желал облегчать задачу собственным защитникам. Это была не любовь… Ей стоило труда подчиниться ему, отказаться от самой себя, своей воли…284 Он тяжело вздохнул. Защите оставалось лишь надеяться, что обвинители, читая роман, к этому времени утомятся и их внимание к деталям снизится, или что намеки достаточно завуалированы. В противном случае присяжные наверняка вынесут решение о виновности. Что еще им останется? Любое другое решение означало бы, что они санкционируют криминальный акт.

Рубинштейн вспомнил собственные слова, обращенные к сэру Аллену Лейну: «Я думаю, вопрос о тюремном заключении для директоров вашей компании или любых других людей, связанных с публикацией, не возникнет»285. Наверное, следовало тогда подчеркнуть слова «я думаю». Но сомнения уже не помогут. Процесс набирает ход. Остается только идти вперед и не падать духом.

Он вернулся к подготовительным заметкам, которые надиктовывал на настольный катушечный диктофон – в основном для ведущего барристера защиты, Джеральда Гардинера, королевского адвоката. Он нажал кнопку записи и продолжил диктовать:

– Меллорс говорит Конни, что в правильных отношениях с женщиной – смысл его жизни (страница двести тринадцать), а потом, на странице двести пятнадцать, что не получит удовлетворения, если сам не удовлетворит женщину. «Это дело двоих…»286 Это стоит подчеркнуть. На второй половине страницы слово «тепло» используется семь раз, «нежность» два раза. На странице двести шестнадцать Меллорс говорит: «Хватит с меня бездушной ебли. Я лучше умру, чем стану ебаться без душевного тепла»287. Так он возвращается к высказанной ранее мысли о том, что, если не может найти настоящие отношения, будет обходиться вообще без них. Это, несомненно, и есть глубинная идея книги… Обвинение, конечно, лицемерит, поскольку представляет собой группу мужчин, для которых слово «ебать» – универсальный глагол, используемый ежедневно и с большим чувством мужчинами из всех слоев общества. Думаю, мы все согласны, что обвинение выдвинет следующую идею: этот часто используемый, но не часто встречающийся в печати глагол является непристойным, а потому развращает читателя, будучи напечатанным и опубликованным в книге… Я не уверен только в одном: утверждают ли они, что если слово «ебать» встречается на странице десять раз, оно развращает читателя десятикратно, или же