Нежность - Элисон Маклауд

довольно странное. Д. Г. Лоуренс, подобно всем остальным великим писателям, был поглощен трагедией Великой войны. Он не верил, что последовавший за ней упадок общества можно вылечить политической деятельностью. Нет, он считал, что исцелить общество можно, восстановив правильные отношения между людьми; а именно – союзы, основанные на любви, телесной в той же мере, что и душевной. Упомяну, что рабочим названием книги, служащей предметом этого судебного разбирательства, одно время было слово «Нежность». Похоже ли, что ее автор стремился создать порнографический роман? Звучит ли это слово как заглавие непристойной книжонки? Смею утверждать, что, прочитав ее, вы обнаружите совершенно обратное… Эта книга об Англии двадцатых годов, об Англии больной, об Англии сломленной. Я утверждаю, что Лоуренс написал историю леди Чаттерли не для того, чтобы распалить чье-то воображение, и, разумеется, не для того, чтобы развратить или растлить. Наоборот, он создал персонаж леди Чаттерли как символ надежды, и ее история – это в первую очередь история возрождения.

Присяжные скоро должны будут решить сами. Что с ними произойдет – развратятся они или возродятся?

Мистер Гардинер, обращаясь к судье, высказывает предложение: обычно в таких случаях присяжные берут книгу домой. Судья не соглашается. Мистер Гардинер указывает, что комнаты для присяжных «чертовски неудобны» и что присяжные будут вынуждены читать в присутствии друг друга, «толкаясь локтями». Мистер Гриффит-Джонс упорствует: чтение должно происходить в комнате для присяжных. Мистер Гардинер парирует:

– Когда человек читает, где бы он ни читал, это должно быть интимным делом, касающимся только его и автора.

Судью осеняет, что он никогда не бывал в комнате присяжных. Он беседует с секретарем суда. Секретарь полагает, что деревянные стулья вовсе не столь жестки, как утверждает мистер Гардинер, и решение принято. Присяжные обязаны явиться в комнату для присяжных назавтра, чтобы приступить к обязательному чтению, «не отвлекаясь на домашние дела и мнения своих супруг или супругов». Господин судья Бирн объявляет, что слушание возобновится через неделю.

Леди Бирн встает и вручает мужу сакраментальный мешочек для книги, фиолетовый фиговый листок для прикрытия его достоинства. И главные актеры покидают суд.

За дверями зала суда, в большом центральном вестибюле, среди сторонников сэра Аллена царит облегчение. Они собираются вокруг него, сплачиваются, подбадривая. Ну что ж, по крайней мере процесс наконец начался. С неприятным делом лучше разделаться как можно скорее. Американцы уже «разобрались» в Нью-Йорке, на слушаниях по делу «Гроув-пресс», и теперь очередь издательства «Пингвин». Все согласны, что присяжные, кажется, разумные, здравомыслящие люди, за исключением разве что подобострастного старосты. Все говорят, что мистер Гардинер держался молодцом. Во вступительной речи он взял все нужные ноты.

«Плохое ухо» Майкла Рубинштейна упускает кое-какие из этих комментариев в шуме голосов и эха под куполом центрального вестибюля. Однако его здоровое ухо оказывается направлено в нужную сторону и успевает уловить более интимную беседу, происходящую в непосредственной близости от него, – то есть подслушать разговор между сэром Тоби Мэтью, генеральным прокурором, и одним из его младших подручных. Начинает подчиненный:

– С вашего позволения, сэр, сегодня все прошло хорошо, как мне кажется. Мистер Гриффит-Джонс отлично выступил. Как вы считаете, сэр, каковы наши шансы?

Сэр Тоби делает неопределенный знак рукой, словно желая выразить скуку, нетерпение или просто сожаление, что последние несколько часов провел не у себя в клубе за просмотром утренних газет:

– Я ничего не считаю, мистер Спрэгг.

– Да, конечно, – отвечает Спрэгг. – Не следует забегать вперед. Прошу меня извинить, сэр.

Сэр Тоби возводит взгляд к куполу центрального вестибюля и безуспешно пытается подавить зевок:

– Знаете что, Спрэгг, между нами: меня не особенно волнует, проиграем мы или выиграем.

Он кивает на прощание и направляется к двери.

«Ну вот, а это как прикажете понимать?» – думает Майкл Рубинштейн.

x

День второй, четверг, 27 октября291

Мистер Грэм Хафф, преподаватель английского из колледжа Христа в Кембридже, выступает первым свидетелем защиты. Вот он появляется на пороге Олд-Бейли. Вид у него расхристанный и загнанный. На полу центрального вестибюля кое-где лужицы – ветром нанесло дождя, – и у мистера Хаффа запотели очки. Без сомнения, именно из-за этого он поскальзывается и чуть не падает на глазах у царственных статуй.

Но все же не падает. Он восстанавливает равновесие – телесное, если не душевное – и идет дальше, озираясь, как свойственно любому, чтобы узнать, не заметил ли кто его почти-падения.

Впереди на скамье сидит дежурная медсестра, комплекцией напоминающая бочонок, и Хафф видит ее сердитый взгляд: словно он в самом деле растянулся на полу. Он собирается сесть на скамью снаружи зала заседаний номер один, подальше от входа, но тут судебный пристав выкрикивает его имя, и он подскакивает, словно над ухом выстрелил стартовый пистолет.

На свидетельском месте мистер Хафф принимает присягу и пытается разгладить ладонью мокрые волосы – точнее, их остатки. Галстук у него измочален. Он вынужден снять очки, чтобы протереть их еще раз, и тут мистер Джеральд Гардинер, королевский адвокат, начинает:

– Не могли бы вы рассказать нам о месте Лоуренса в английской литературе?

К удивлению зрителей, голос мистера Хаффа свидетельствует о гораздо большей собранности, нежели его внешний вид. Голос мистера Хаффа обладает мелодичным спокойствием, неплохим тембром и авторитетной звучностью. Он одновременно убеждает и смягчает слушателей. Защита прекрасно знала, что делает, выбирая мистера Хаффа в качестве первого свидетеля.

Он начинает:

– Лоуренса обычно считают одним из наиболее значительных прозаиков этого века и одним из величайших за всю историю литературы. Насколько мне известно, этого никто никогда всерьез не оспаривал.

– Какое место среди его работ занимает этот роман?

– Он написал девять романов. Этот я поставил бы примерно на пятое место.

– Расскажите нам, пожалуйста, о теме или значении этой книги.

– Эта книга, – мистер Хафф оглядывает зал суда, словно университетскую аудиторию, – посвящена отношениям между мужчинами и женщинами, их сексуальным отношениям, природе брака, каким он должен быть, а это, конечно, тема крайне важная для всех нас.

Господин судья Бирн поднимает ошарашенный взгляд от своих заметок:

– Вы сказали «брака, каким он должен быть»?

– Да, сэр.

Мистера Хаффа, даже отсыревшего и туманного, не запугать.

– Здесь было высказано мнение, – продолжает мистер Гардинер, – что автор протаскивает секс в книгу при каждом удобном и неудобном случае. Что вы можете сказать по этому поводу?

Мистер Хафф, поразмыслив, отвечает:

– Описание сексуальных эпизодов занимает никак не больше тридцати страниц из общего объема романа страниц примерно в триста. Ни один нормальный человек не станет писать книгу на триста страниц в качестве прокладки для тридцати страниц сексуальных пассажей.

Голос мистера Гардинера по-прежнему беспристрастен:

– Было