Нежность - Элисон Маклауд

помощью, невозможно в принципе. Но – да, разумеется. Я считаю, что для поставленных им перед собой целей они необходимы.

Мистер Гардинер: Вопросов больше не имею.

Мистер Гриффит-Джонс поднимается со стула, одновременно с этим ловко приподнимая одну бровь: Профессор Пинто, можно ли сказать, что Д. Г. Лоуренс – ваш конек?

Профессор: Я профессор Ноттингемского университета, и потому совершенно естественно, что я интересуюсь Лоуренсом. Сам он родом из шахтерской деревушки в Ноттингемшире.

Мистер Гриффит-Джонс: Вы заявили, что высоко оцениваете этот роман.

Профессор: Да.

Мистер Гриффит-Джонс: Однако мисс Эстер Форбс, уважаемый американский литературный критик, заявила, что «Любовник леди Чаттерли» – «худшая из всех книг Лоуренса, ходульная и ненатуральная».

Профессор: Боюсь, что не считаю Эстер Форбс особенно авторитетным литературоведом.

Мистер Гриффит-Джонс: Позвольте мне зачитать отрывок из подробного критического разбора этого романа Джоном Миддлтоном Мёрри, содержащегося в его работе «Сын женщины». (Зачитывает обширные фрагменты.)

Профессор: Мне известна эта книга. Она весьма неудовлетворительна.

Мистер Гриффит-Джонс: Потому что ее автор, как и Эстер Форбс, с вами не согласен?

Профессор: Нет.

Акустика в зале и в лучшие времена не очень, а голос профессора Пинто отчасти утратил звучность.

Мистер Гриффит-Джонс: Очень хорошо. Я полагаю, вы разрешите мне процитировать собственно роман, страницу сто восемьдесят пять.

Мистер Гриффит-Джонс читает – утрированно механическим голосом:

– «Ты славная пизда, а? Самая пиздатая на свете. Засажу те, када хошь! Тока скажи!»295 И так далее и тому подобное. Мы видим на этой странице слова «пизда», «пиздатая», а потом «ебля» и еще раз «ебля». Вы действительно считаете, что данный роман заслуживает высокой оценки?

Профессор (краснея): Мне кажется, это следует читать на ноттингемском диалекте…

Взрыв смеха.

– Тишина! – рявкает судебный пристав.

Господин судья Бирн: Если публика не может удержаться от подобных вспышек, я прикажу очистить зал.

Мистер Гриффит-Джонс: Возможно, вы и правы по поводу акцента, но далеко не все будущие читатели этой книги знакомы с ноттингемским диалектом, верно? Принимая во внимание, что «Пингвин» собирается продавать ее по три шиллинга шесть пенсов.

Он улыбается, как будто эта мысль чрезвычайно забавна.

Свидетель молчит.

Мистер Гриффит-Джонс: Профессор Пинто, да или нет?

Профессор: Нет.

Мистер Гриффит-Джонс: Милорд, у меня больше нет вопросов.

Однако судья еще не успокоился. Он не отпускает свидетеля.

Господин судья Бирн: Что, по вашему мнению, входит в понятие литературного достоинства?

Профессор Пинто: Многое.

Господин судья Бирн: Например?

Профессор Пинто: Я смотрю на качество стиля, свежесть темы, значение книги; обладает ли автор достаточным художественным мастерством; передает ли книга опыт автора и является ли этот опыт значительным; можно ли, перечитав книгу, заново получить удовольствие. Я сделал именно это. Я перечитал «Любовника леди Чаттерли» перед судебным заседанием, через много лет после первого прочтения. И обнаружил, что книга еще лучше, чем мне показалось первоначально.

Господин судья Бирн издает горлом звук – трудно описуемый.

На свидетельское место поднимается редактор журнала «Лондонский церковник».

– Достопочтенный пребендарий Стивен Хопкинсон!

С нашего насеста на пороге зала заседаний номер один мы смотрим, как по залу идет мужчина лет пятидесяти – коротенький, лысый, в очках и в священническом воротничке. Когда он проходит мимо, мы видим, что у него на носу ознобыши. И хоть пребендарию это не положено, мистер Хопкинсон клянет английский климат последними словами.

Мистер Гардинер (сверяясь с записями): Достопочтенный Хопкинсон, позвольте сразу перейти к тому, что мне кажется сутью этого дела. Правильно ли предполагать, что к сексу можно относиться в соответствии с христианской верой?

Достопочтенный Хопкинсон (излучая неожиданный шарм): Да, я считаю, что это одна из великих базовых эмоций. Все живое рождается благодаря сексу, и он, конечно, необходим для жизни, как мы ее понимаем. Поэтому я верю, что эти функции созданы самим Богом, и потому мы должны научиться уважать и почитать их, а это не значит бояться.

Мистер Гардинер: Благодарю вас, достопочтенный Хопкинсон. Мистер Гриффит-Джонс, свидетель ваш.

Мистер Гриффит-Джонс (кивая оппоненту): Достопочтенный Хопкинсон, обнаружили ли вы в этой книге хотя бы одно слово, дающее основание полагать, что автор не одобряет супружескую неверность леди Чаттерли?

Достопочтенный Хопкинсон: Ни одного, но это потому, я полагаю, что книга задумана как…

Мистер Гриффит-Джонс (обращаясь к галерке): Вы знаете, так очень тяжело работать. Ни один приглашенный эксперт, по-видимому, не способен ответить на вопрос попросту «да» или «нет». Я попробую еще раз. (Снова обращается к достопочтенному Хопкинсону.) Вы нашли в романе хотя бы одно слово критики в адрес супружеской неверности леди Чаттерли?

Достопочтенный Хопкинсон: Нет.

Гриффит-Джонс изображает усталую удовлетворенность.

Достопочтенный Хопкинсон: Однако следует добавить, что я не нашел в ней ни одного слова критики по поводу морали в чей бы то ни было адрес.

Господин судья Бирн: Достопочтенный Хопкинсон, вопрос можно сформулировать так: станете ли вы возражать в любом смысле против того, чтобы эту книгу прочитали ваши собственные дети?

Достопочтенный Хопкинсон: Никоим образом – при условии, что они обсудят прочитанное со мной.

Под величественным куполом Олд-Бейли достопочтенный Стивен Хопкинсон, выпрямившись во все свои пять футов четыре дюйма[59], удерживает позицию.

Последний свидетель второго дня – преподаватель английской литературы в Лестерском университете.

– Мистер Ричард Хоггарт!

На сцену теперь выходит мистер Джереми Хатчинсон, королевский адвокат, младший советник защиты. Это высокий плечистый мужчина сорока пяти лет, широколобый, лысеющий, с крупным носом и мелковатым подбородком. Глаза за стеклами очков смотрят пронзительно, но с ноткой веселья, поскольку адвокат твердо намерен получить от процесса удовольствие.

Мы устраиваемся поудобнее.

Свидетелю, мистеру Хоггарту, лет сорок с небольшим. Он приглаживает рукой темный клинышек волос на лбу и кивком дает барристеру понять, что готов отвечать на вопросы.

Мистер Джереми Хатчинсон: Мистер Хоггарт, здесь высказывалось мнение, что двое главных героев книги – просто ходячие гениталии, которые постоянно совокупляются друг с другом. Что вы скажете по этому поводу?

Мистер Хоггарт: Я скажу, что это вопиюще несправедливо. Я скажу, что это мнение основано на неверном прочтении книги.

Мистер Хатчинсон: Книгу также охарактеризовали как «агрессивное злоупотребление сексом и чувственностью». Считаете ли вы, что это описание соответствует действительности?

Мистер Хоггарт: Я считаю, что оно ошибочно по всем трем пунктам; эта книга совершенно не агрессивна; она чрезвычайно добродетельна. Ее можно охарактеризовать лишь как пуританскую.

Господин судья Бирн (вытягивая шею вперед): Вы сказали «добродетельная» и «пуританская»?

Хоггарт (невозмутимо): Да, сказал. Если рассматривать эту книгу целиком, она чрезвычайно высокоморальна. Главная мысль, которую я вынес из нее после внимательного прочтения, – огромное уважение, которое должен оказывать один человек другому, если их связывает любовь,