Нежность - Элисон Маклауд

ее взяли, вопреки всякой вероятности. Хардинг понимал почему. Она умела разговаривать с кем угодно. Кроме того, она улыбчивая, блестящие гладкие черные волосы до плеч, а кожа такая белая, что просвечивают синие вены на лбу.

– Ничего-ничего, можете пялиться, – ехидно сказала она. – Не стесняйтесь.

– У вас красивые глаза, – отважился он, выписывая чек за номер за неделю. Сверкающие, будто подсвеченные изнутри. В них мерцало что-то такое, что не вязалось с ее дежурной улыбкой, предназначенной для постояльцев.

Смех прозвучал с жесткой ноткой.

– Вы хотели сказать, что они разные, один синий и один карий. Не притворяйтесь, что вы ко мне не приглядывались.

Он сосредоточился на выписке чека. В офисе мотеля пахло сыростью, конторка была грязная, и чековая книжка к ней прилипала.

– Знаете, я, вообще-то, пробовалась на роль Мэрилин в «Неприкаянных», но они взяли и отказали мне.

Он поднял взгляд:

– Правда?

Ее не назвать красавицей, но она очень эффектная, а эта светящаяся изнутри кожа просто потрясающе выйдет на фото.

– Нет, неправда… – она повернула голову набок, чтобы прочитать подпись на чеке, – Мел. Так что у тебя с руками, Мел?

Он пожал плечами. Это совершенно не ее дело.

Она сняла с крутящейся подставки открытку и повернула лицевой стороной к нему.

– Мне очень хочется вот сюда поехать. – Провинстаун, на северной оконечности мыса. – Первопоселенцы ведь там высадились на самом деле, правда? А не в этом сраном мотеле, извините мой французский. Они были радикалы, хотя и носили дурацкие широкополые старинные шляпы. Мне это нравится. Я слышала, что там и сейчас живут радикалы – писатели, артисты, гомосексуалисты. Авангардные типы. Гении. Неудачники. Беглецы от жизни. Рыбаки. Совсем не похожи на жителей Бостона. Господи, Бостон такой застегнутый на все пуговицы. Такой старомодный. Кроме того, там есть театр, «Плейхауз». В Провинстауне. Поэтому я здесь. Я поеду на прослушивание. Сначала мне нужно туда заглянуть, представиться и все такое. Давай мы поедем в твоей машине, а я прихвачу провизию, годится?

Ему было очень странно, что он с кем-то разговаривает. Голос возникал из глубин, словно ржавое ведро из колодца:

– Сейчас не лучшее время любоваться пейзажами.

– Мел, неужели ты мне отказываешь? – Она подбоченилась, но при этом улыбалась ему – а может, смеялась над ним.

А он всего лишь ждал, пока она выдаст ему расписку.

Но она держала ее и даже не думала протянуть через конторку ему.

– И еще очень хотелось бы знать: нет ли у тебя, случайно, фотоаппарата?

Он глянул на часы, словно куда-то спешил:

– Э… есть.

Фотоаппарат у него случайно был. Имущество ФБР. И даже до сих пор заряженный рулончиком тридцатипятимиллиметровой черно-белой пленки.

– Есть.

Теперь он мог снимать абсолютно что угодно, но понятия не имел, с чего начать. День Труда, пляж, волны… Миссис Кеннеди… Эти воспоминания до сих пор приходили вспышками и бросали его в холодный пот.

– У Мэрилин есть фото на пляже. Что годится для Мэрилин, то сойдет и для меня. Понимаешь, мне нужно портфолио. Для прослушивания. То есть для того времени, когда мне назначат прослушивание. Завтра суббота. Ты работаешь?

– Нет, я собира…

– Я не могу ждать непонятно чего до бесконечности. На будущей неделе мне стукнет тридцать. – Тут она улыбнулась и тронула его за руку. – Приятно с тобой познакомиться, Мел Хардинг. И спасибо. Честное слово, я не всегда такая командирша.

Она вдруг застеснялась:

– Тунец, солонина или яичный салат?

Он захлопал глазами.

– Сэндвичи. Какие ты любишь?

Он согласился на одном условии: они выедут в шесть утра, чтобы застать перламутровый свет. Когда фотографируешь женщин, нужен либо «нежный свет» конца дня, либо перламутровый свет раннего утра.

Она скользнула на пассажирское сиденье и захлопнула дверь.

– У меня теперь синяки под глазами не сойдут до будущего года.

Погода стояла мягкая для конца октября: штиль и сухо. Они поехали в сторону Барнстэбла по старинному королевскому тракту. Когда-то этой тропой ходили индейцы-вампаноаги, а потом тащились телеги первопоселенцев. Дорога была красивая, с видами. Интересно, подумал Хардинг, каково это – прожить где-нибудь так долго, чтобы знать тамошние места назубок. Каждый уголок, каждый поворот, каждую тропинку. Сам он еще нигде на столько не задерживался.

Мягкий пожар света охватил море и небо, в воздухе прорезался терпкий аромат соли. Маяки на старой дороге вдоль побережья говорили с одинокой душой. «Шевроле» Мела Хардинга прокладывал путь через прибрежные поселения, мимо домов, крытых серой черепицей, пустых пляжей и порослей приземистых сосен. Дюны блестели в лучах восходящего солнца, и клюквенные болота сверкали, словно прикрытые алым полотном, ожидая гребенки собирателя.

– По-моему, я сроду ничего красивее не видела, – обратилась она к нему.

Он кивнул. Ему было не по себе от ее прямоты, от запаха ее волос, от полноты ее бедер на сиденье; от сверкающей блесны счастья. Сверкающей и опасной. Перед ним на леске болтается блестящая заманчивая штучка. Клюнуть ли? А он вообще знает, как это делается?

Экземная кожа зачесалась, но он лишь поплотней уселся на водительском месте. Есть люди, рядом с которыми сильней ощущаешь одиночество: порывы их ветра находят твои пустоты и бреши и просвистывают насквозь. Но близость этой женщины была свежим бризом, прочищающим мозги. Он чувствовал себя бодрым. Он уже очень давно не ощущал бодрости – только бывал на взводе от кофеина и нервов.

Дорога шла зигзагами через дубовые рощи. На дубах кое-где еще остались листья, золотые и красные. Кэтлин возилась с верньерами радио, пытаясь поймать новости о выборах, но за очередным поворотом дороги сигнал пропал окончательно.

– Он обязан выиграть, – сказала она. – Он тебе нравится?

– Кеннеди? Ну да. Я ничего против него не имею.

– Я все надеюсь как-нибудь увидеть в Хайаннисе его или миссис Кеннеди, в смысле молодую миссис Кеннеди. Но, надо полагать, у них есть особые люди, чтобы бегать по магазинам и всякое такое.

Что он мог сказать?

– Няня девочки иногда приходит к нам в аптеку, отдать пленки в проявку или получить лекарство по рецепту для миссис Кеннеди.

– Няня Кэролайн? Да ладно! Не может быть!

Полчаса они молчали, и это молчание в пространстве переднего сиденья машины не было неприятным.

И вдруг:

– Вот! – Она хлопнула по двери. – Тут, тут, тут!

Он вильнул и остановил машину на песчаной обочине.

– Это оно, – сказала Кэтлин, глядя на указатель. – Пляж «Мейфлауэр». То, что надо. Мне сюда. Я прямо чувствую.

Она покрутила ручку, открывая окно:

– Ты только посмотри!

Они вышли и размялись. Он снял крышку с объектива и поднес видоискатель к глазу, чтобы проверить вид. Пляж казался бесконечным