Нежность - Элисон Маклауд

– полоса песка, волнистого от ветра. Еще не было семи утра. Залив сохранял млечно-белый цвет.

– Слушай, Мел. – Ее голос внезапно переменился. – Я должна была тебе раньше сказать.

Он мысленно приготовился поворачивать обратно; приготовился к тому, что весь день пойдет наперекосяк. Как это он умудрился так быстро все испортить? Сейчас она скажет, что замужем или в отношениях. И что Мел ей нравится, но она не хочет, чтобы ее неправильно поняли. Она уже сматывает на спиннинг леску, к которой привязана яркая блесна этого дня.

– Я по правде хочу посмотреть Провинстаун, – начала она. – И «Плейхауз», и надеюсь, что получу прослушивание как-нибудь скоро. Но сейчас там все закрыто. На зиму. И вчера я это уже знала, когда попросила меня сюда отвезти. Не то чтобы я тебе соврала, но…

Он прислонился к пыльной машине:

– Так тебе, значит, снимки не нужны?

– Еще как нужны. Но… – она ковыряла носком ноги торчащий из дюны пучок осоки, – главное, я хотела, чтобы ты меня заметил, наверное. Хоть немножко.

Она втянула губы меж зубами.

Он поднял фотоаппарат и навел на резкость:

– Смотри вон туда.

Ее лицо в видоискателе казалось беззащитным. Если бы не тяжелый подбородок, она была бы красавицей.

– Я забыла спросить. Пленка черно-белая? Я не хочу, чтобы они сразу заметили, что у меня разные глаза.

Он кивнул, почти не слушая.

– Я никогда не видела такой маленький фотоаппарат. Ты уверен, что это не игрушка?

– Помолчи немного. – Он щелкнул, делая первый снимок.

Зажужжал пружинный мотор. Камера работала просто как мечта.

Кэтлин смотрела вперед, на дюны, окаймленные полоской дикой травы; на их расселины и тайны.

– У меня есть ребенок, – сказала она.

Мел приостановился, но фотоаппарат не опустил.

– Я подумала, лучше сразу сказать. Он родился без отца. То есть не в том смысле, что он от Святого Духа. – Голос был низкий, гортанный. – В общем, я падшая женщина. Слава богу, что я не в Ирландии росла, а то монахини отправили бы меня в прачечную замаливать грехи, не успеешь и глазом моргнуть. Я тебе говорю сейчас только потому, что не хочу, чтобы ты думал: мне от тебя чего-нибудь надо. Я, может, и падшая, но не чокнутая.

Он снова щелкнул.

– Если по-честному, скорее всего, из меня никогда не выйдет никакая актриса. Может, на характерные роли, и то если очень сильно повезет. Правда, я все равно не сдаюсь. Я способная, мои учителя всегда так говорили. Мои родные думают, что из меня выйдет новая Морин О’Хара[60]. В прошлом году мать даже записала меня на конкурс «Роза из Трали», дома, в графстве Керри, откуда она родом. Там проводится новый конкурс красоты. Она убавила мне лет в заявке и послала мою старую фотографию. И я уже приготовилась к отборочному туру в Нью-Йорке. Купила платье и все такое. Конечно, мать сказала, платье меня так обтягивает, что даже мою религию видать. Но, – она пожала плечами, – это было платье, и я поехала. Семья вызвалась подержать у себя моего мальчика, чтобы я могла поехать. Тоже своего рода проба актерского таланта. Но платье было как бельмо на глазу, я была как бельмо на глазу, и я просто не смогла. Конкурсы красоты – это не мое. Потому я приехала на мыс. – Она выдавила из себя улыбку. – Пилигримы – вот это мое. Неприкаянные с большой буквы «н». Я, кстати, жду не дождусь, когда фильм выйдет. Я про него все время читаю в журналах о кино. Ты тоже можешь быть кем-нибудь из «Неприкаянных»[61], если хочешь. Ты кто будешь? Кларк Гейбл или Монтгомери Клифт?

Свободной рукой он проверил показания экспонометра:

– Не знаю…

– Я думаю, тебе скорее подойдет Кларк Гейбл – он уже не первой молодости. Говорят, она его страшно изводила на съемках, он просто бесился. Ты знаешь, они снимают для фильма настоящих диких мустангов. А мы можем использовать вместо них этих огромных псов, которых держат люди в соседнем с тобой номере, Дагенхарты. Вот мне интересно, они когда-нибудь вообще собираются уезжать? Это же мотель. Гостиница для автомобилистов. Так садитесь в свой автомобиль, мистер и миссис Дагенхарт, и катите дальше. Кто приезжает в мотель и поселяется там навеки?

Она осеклась, поморщилась и прикрыла рот рукой:

– Ой, Мел, извини.

Он живет в мотеле с июня. Сейчас уже почти ноябрь.

Он продолжал снимать, подкручивая резкость.

– Собаки не такие уж и ужасные. Мне даже жалко их иногда бывает, сидят в этой машине всю ночь. Неудивительно, что они там с ума сходят.

– Я вовсе не думаю, что ты старый. В смысле, ты не такой старый, как Кларк Гейбл. – Она поморщилась и прикрыла глаза. – Короче, я рада, что ты дальше не покатил. Иногда, когда твоей машины нет на парковке, я начинаю думать, что ты и вправду уехал. Сенсационное признание! Тогда я иду и проверяю в бухгалтерской книге твою задолженность, чтобы точно знать. Я что хочу сказать, я не потому попросила меня сюда отвезти. В смысле, не потому, что у меня ребенок. И не потому, что хотела вынудить у тебя фотосессию. Хотя я ее все-таки вынудила, я знаю. Я почти каждое утро смотрю, как ты выезжаешь из мотеля, и…

– Будь добра, помолчи, пожалуйста. – (Она покраснела.) – Ты у меня ничего не вынуждала. Опусти немножко плечи. Это только пробные снимки. Постарайся расслабить лицо.

Он никак не мог отвести от нее глаз.

Ее линия подбородка смягчилась. Теперь он видел ее через видоискатель – ее чувственный свет, как лунная дорожка на полуночной воде. Он нажал на спуск.

Она ухмыльнулась: криво, скептически.

– Тебе и раньше приходилось этим заниматься, а, Мел Хардинг? Откуда у тебя фотоаппарат такой маленький? Ты любишь подглядывать? Снимаешь неприличные картинки?

Ее слова были как удар по лицу. Мел опустил фотоаппарат и уставился в землю. Он чувствовал, как к горлу подступает жаркая волна.

Ее луна спряталась за облако.

– Это шутка. – Взгляд стал жестким. – Постарайся расслабить мозги, а?

Она угадала. Хотя никогда об этом не узнает. Ведь что осталось от всей его карьеры агента, кроме неприличных картинок? Краденых чужих образов того или иного сорта. Краденых кусков чужой жизни.

Он протянул руку в открытое окно машины с пассажирской стороны, схватил куртку, футляр от фотоаппарата и запасной объектив и направился по тропе, ведущей меж дюн.

– Ты идешь? – бросил он через плечо, словно ему уже было плевать.

Что он здесь вообще делает, скажите на милость? Эта женщина ему совершенно