Нежность - Элисон Маклауд

Бирн. Определенные вопросы нравственности – епархия «прекрасного пола».

Судья садится на трон и плавно вдвигается на место по рельсам. Журналистка в публике записывает, что леди Бирн сегодня в твидовом костюме с шарфиком в мелкий цветочек. У нее «весьма изысканный вид». Теперь читательницы журнала «Леди», во-первых, будут в курсе последних новостей, а во-вторых, уверятся, что порядок мироздания не нарушен.

Входит следующий свидетель – барристер, тьютор по юриспруденции в Оксфорде, некогда изучавший богословие морали, автор труда под названием «Непристойность и закон». «Мистер Норман Сент-Джон-Стивас!»

Мистер Хатчинсон: Мистер Стивас, расскажите, пожалуйста, как вы, эксперт, оцениваете, во-первых, литературные достоинства, а во-вторых – моральность этого издания в мягкой обложке?

Мистер Стивас: Литературные достоинства этой книги поистине высоки. Она представляет собой уникальный сильный ответ одновременно на дилеммы человеческой сексуальности и на Первую мировую войну, искалечившую целое поколение. Что касается вашего второго вопроса, относительно морали, мне представляется несомненным, что эта книга высокоморальная. Конечно, нельзя сказать, что в ней выражены ортодоксальные христианские взгляды, взгляды Римско-католической церкви – и это неудивительно, потому что Лоуренс не был христианином, не был католиком. Однако Лоуренс – хотя сам он не согласился бы – по сути своей пишет в католической традиции. Под этим я подразумеваю традицию взгляда на секс как на нечто само по себе благое. В эпоху Реформации возникло противодействие этой традиции и секс начали рассматривать как нечто по сути своей греховное или во всяком случае низкое. Я не колеблясь скажу, что каждый католический священник, каждый католик получит пользу от чтения этой книги. Я прочитал, несомненно, большое количество материалов порнографической и непристойной природы, поскольку изучал эту тему, и «Любовник леди Чаттерли» не имеет ничего…

Мистер Гриффит-Джонс: Возражаю!

Рецензентка «Санди таймс». «Мисс Дилис Пауэлл!»

Мистер Гардинер: Как вы считаете, пропагандируется ли в этой книге явно или неявно промискуитет?

Мисс Пауэлл: Разумеется, нет. В книге Лоуренса, во многом трактующей вопросы священного, секс рассматривается как нечто, к чему следует подходить очень серьезно, и как основа добродетельной жизни.

Мистер Гриффит-Джонс (с адвокатского ряда, приставив ладонь к уху): Мисс Пауэлл, я правильно расслышал, что эта книга трактует секс… как основу… добродетели?

Мисс Пауэлл (с таким видом, словно его лицедейство наводит на нее скуку): Да, правильно.

Директор религиозного образования бирмингемской епархии. «Достопочтенный Дональд Тайтлер!»

– Нет, я не считаю, что в этой книге защищается адюльтер.

Господин судья Бирн (выходя из себя): Но ведь в ней больше ни про что другое и не говорится!

Заседание продолжается, воздух в зале спертый, и барристерские головы начинают зудеть под париками.

Профессор поэзии из Оксфорда. «Мистер Сесил Дэй-Льюис!»

Мистер Хатчинсон: Профессор, соблаговолите высказать свое откровенное мнение по поводу одного критического момента суждения о литературе. Если героиня книги, романа, изменяет мужу, означает ли это, что автор романа превозносит прелюбодеяние?

Профессор Дэй-Льюис: Лоуренс абсолютно точно не превозносит прелюбодеяние. Леди Чаттерли прелюбодейка в том смысле, что она изменяет мужу. Однако я бы не назвал ее безнравственной женщиной.

Мистер Хатчинсон: У меня больше нет вопросов, милорд.

Мистер Гриффит-Джонс (изобразив на лице усталость): Позвольте мне удостовериться, профессор, что я правильно понимаю ваши взгляды. Возможно ли это, что два человека по-настоящему любят друг друга, как вы описали, и при этом не обмениваются практически ни словом ни на какую тему, кроме половых сношений?

Профессор Дэй-Льюис (словно обращаясь к туповатому школьнику): Да, поскольку мы не можем предполагать, что общение между героями исчерпывается диалогами, приведенными в романе. Я не хочу чрезмерно осложнять эти вопросы для вашего понимания, мистер Гриффит-Джонс, но, видите ли, жизнь литературных персонажей не ограничена рамками печатной страницы. Мы подслушиваем далеко не все их разговоры между собой. Они ведь не знают, что живут в книге.

Прозаик, поэт и критик. «Мистер Кингсли Эмис!»

Мистер Эмис, один из звездных свидетелей Майкла Рубинштейна, который обязательно должен понравиться жюри, что-то не торопится.

Может, он хочет зрелищно войти? А может быть, он в уборной? Судебный пристав снова выкликает его имя. Чайные чашечки вытягивают шеи, чтобы увидеть знаменитого писателя, автора «Счастливчика Джима». Фильм видели многие. Но писателя не видит никто. Мистер Эмис не появляется, и в суде воцаряется хаос.

Журналисты строчат. Адвокаты защиты обмениваются записками. Присяжные не скрывают своего разочарования, и в этой суматохе положение леди Чаттерли становится шатким.

Впоследствии, много недель спустя, мистер Эмис запоздало напишет Майклу Рубинштейну: он чувствует себя ужасно неловко и должен извиниться, что отсутствовал в суде, когда его вызывали. Его не было дома, когда пришло письмо с назначенной датой судебного слушания, а когда оно обнаружилось, оказалось, что он должен был явиться в зал суда шесть часов назад. Он выражает надежду, что его неявка не слишком помешала ходу дела306.

Дорогой мистер Эмис!

Благодарю за ваше письмо. Должен сказать, меня занимал вопрос, что с вами случилось, особенно потому, что ходили слухи – очевидно, необоснованные, – что вы все же приезжали в Лондон в тот день. Когда вы не явились на зов, мистер Джеральд Гардинер вызвал следующего свидетеля. Однако, даже несмотря на ваше отсутствие (или несмотря на ваше присутствие в баре клуба «Гаррик», думает Рубинштейн), ваше имя, вполне вероятно (то есть для людей, склонных к оптимизму, думает Рубинштейн), сыграло свою роль!

Искренне ваш,

Майкл Рубинштейн307

Один из свидетелей, мечтающий в этот момент оказаться вместе с Кингсли Эмисом в баре, – сэр Аллен Лейн, основатель «Пингвин букс».

В глазах публики он одновременно человек часа и «арестованный». Да, ответчиком по делу служит юридическое лицо «Пингвин букс», но юридическое лицо нельзя отправить в тюрьму. Все знают, что в случае чего срок ждет издателя – до трех лет.

Мистер Хатчинсон вызывает свидетеля, и для разнообразия судебный пристав не выкрикивает имя, поскольку сэр Аллен сидит прямо тут, за столом солиситоров, и совершенно не хочет на время оглохнуть.

Незаметно кивнув своему солиситору Майклу Рубинштейну и директору издательства Гансу Шмоллеру, сэр Аллен встает, застегивает верхнюю пуговицу пиджака, проходит несколько ярдов до свидетельского места и дает клятву. Он ищет глазами лица жены и старшей дочери. Затем поворачивается к присяжным.

Мистер Хатчинсон: Сэр Аллен, когда вы основали издательство «Пингвин», в чем состояла ваша идея?

Сэр Аллен: Моя идея состояла в том, чтобы производить книги и продавать их по цене десятка сигарет, чтобы книгу мог позволить себе любой. Для людей вроде меня, которые покинули школу и начали работать в шестнадцать лет, такие книги предоставляют