Парфюмер. История одного убийцы - Патрик Зюскинд

— Разумеется, они там, — возопил Бальдини. —Все они там! Но говорю же тебе, дурья башка, от них нет проку, если не знатьформулы!

— Вон там жасмин! Вон там винный спирт! Вон тамстиракс! — продолжал хрипло перечислять Гренуй, указывая при каждомназвании на то или иное место в помещении, где было так темно, что едва можнобыло различить полки с бутылями.

— Ты, похоже, умеешь видеть в темноте, а? —продолжал Бальдини. — У тебя не только самый тонкий нюх, но и самое остроезрение в Париже, не так ли? Если у тебя к тому же хороший слух, то раскрой ушипошире, и я тебе скажу: ты маленький обманщик. Наверное, ты кое-что слямзил уПелисье, подсмотрел что-нибудь, а? И считаешь, что можешь обвести меня вокругпальца?

Гренуй стоял теперь в дверях совершенно распрямившись, таксказать, в полный рост, слегка расставив ноги и слегка растопырив руки, так чтонапоминал черного паука, цеплявшегося за порог и раму.

— Дайте мне десять минут, — довольно серьезнопроизнес он, — и я изготовлю вам духи «Амур и Психея». Прямо сейчас издесь, в этом помещении.

— Ты полагаешь, что я разрешу тебе хозяйничать в моеймастерской? Прикасаться к эссенциям, которые стоят целое состояние?

— Да, — сказал Гренуй.

— Ну и ну! — Бальдини чуть не задохнулся отнеожиданности. Потом набрал в легкие воздуха, перевел дыхание и устремил нашутника долгий, задумчивый взгляд. В сущности, не все ли равно, думал он, ведьзавтра так или иначе все кончится. Я, конечно, знаю, что он не может сделатьтого, что обещает и даже не может этого мочь, этого не смог бы и сам великийФранжипани. Но почему бы мне собственными глазами не убедиться в том, что язнаю? А вдруг в один прекрасный день в Мессине мне взбредет в голову (устариков иногда бывают странности и самые сумасшедшие идеи), что я не узналгения, вундеркинда, существа, щедро одаренного милостью Божьей… Это совершенноисключено. По всему, что мне говорит разум, это исключено… Но бывают же чудеса?Бесспорно. И вот, когда я буду умирать в Мессине, на смертном одре меня посетитмысль: в тот вечер в Париже тебе было явлено чудо, а ты закрыл глаза!.. Этобыло бы не слишком приятно, Бальдини! Пусть уж этот дурак прольет на стол парукапель розового масла и мускусной настойки, ты бы тоже их пролил, если б тебяеще действительно интересовали духи от Пелисье. И что значит несколько капель —да, дорогих, весьма, весьма дорогих — по сравнению с надежностью знаний испокойной старостью?

— Послушай! — сказал он нарочито строгимтоном. — Послушай! Я… кстати, как тебя зовут?

— Гренуй, — сказал Гренуй. — Жак-БатистГренуй!

— Ага, — сказал Бальдини. — Итак, послушай,Жан-Батист Гренуй! Я передумал. Ты получишь возможность теперь же, немедленно,на деле доказать свое утверждение. Одновременно тебе тем самым предоставитсяслучай путем скандального провала научиться скромности, каковая добродетель втвоем юном возрасте — и это простительно — еще вряд ли развитая — естьнепременная предпосылка твоего дальнейшего преуспевания как члена цеха, какчеловека и как доброго христианина. Я готов за свой счет преподать тебе сейурок, ибо в силу определенных причин настроен сегодня на проявление щедрости,и, кто знает, когда-нибудь воспоминание об этой сцене, возможно, развеселитменя. Но не воображай, что тебе удастся меня провести! У Джузеппе Бальдини носстарый, но нюх острый, достаточно острый, чтобы немедленно обнаружить самоемалейшее различие между твоей микстурой и вот этим продуктом! — И онвытащил из кармана пропитанный «Амуром и Психеей» платочек и помахал им передносом у Гренуя. — Подойди-ка сюда, ты, лучший нос Парижа! Подойди-ка сюда,к столу, и покажи, на что ты способен! Но смотри, ничего мне тут не разбей и неопрокинь! Не смей ничего трогать! Сначала я зажгу побольше света. Мы устроимиллюминацию в честь этого маленького эксперимента, не так ли?

И с этими словами он взял два других светильника, стоявшиена краю большого дубового стола, и зажег их. Он поставил все три свечи рядомдруг с другом на задней длинной стороне, отодвинул кожи и освободил серединустола. Потом спокойными и в то же время быстрыми движениями снял с маленькойэтажерки и принес необходимую для опыта утварь: большую пузатую молочнуюбутылку, стеклянную воронку, пипетку, маленькую и большую мензурки — и вобразцовом порядке расположил все это перед собой на дубовой крышке.

Гренуй тем временем оторвался от дверной рамы. Уже во времявысокопарной речи Бальдини с него сошли вся окаменелость, настороженность,подавленность. Он слышал только согласие, только «да» с внутренним ликованиемребенка, который упрямством добился какой-то уступки и которому плевать насвязанные с ней ограничения, условия и моральные предостережения. Его позастала свободной, впервые он походил на человека больше, чем на животное. Онпропустил мимо ушей конец тирады Бальдини, зная, что пересилил этого человека,и тому уже не справиться с ним.

Пока Бальдини возился у стола с подсвечниками, Гренуйпроскользнул в боковую тьму мастерской, где стояли стеллажи с драгоценнымиэссенциями, маслами и тинктурами, и, следуя за уверенным чутьем своего носа,быстро похватал с полок нужные ему флаконы. Числом их было девять: эссенцияапельсинового цвета, лимонное масло, гвоздичное масло и розовое масло, экстрактжасмина, бергамота и розмарина и бальзам стиракса, который он быстро сцапал сверхней полки и водрузил на край стола. Напоследок он приволок баллонвысокопроцентного винного спирта. Потом встал за спиной у Бальдини (тот все ещесо степенной педантичностью расставлял свои смесительные сосуды — немногосдвигал один стакан, слегка придвигал другой, дабы все имело свой добрый, исстаризаведенный порядок и эффектнейшим образом сияло в свете свечей) и стал ждать,дрожа от нетерпения, пока старик отойдет и уступит ему место.

— Так! — сказал наконец Бальдини, отступая всторону. — Здесь расставлено все, что нужно тебе для твоего… назовем егоиз любезности «экспериментом». Ничего мне тут не разбей, ничего мне тут непролей! Имей в виду: эти жидкости, которыми тебе будет сейчас позволенозаниматься пять мину, обладают такой ценностью и редкостностью, что ты большеникогда в жизни не заполучишь их в руки в столь концентрированной форме.

— Сколько вам сделать, мэтр? — спросил Гренуй.

— Сколько — чего? — спросил Баль??ини, который ещене закончил свою речь.

— Сколько этих духов? — хрипло ответилГренуй. — Вам их сколько надо? Хотите, я заполню до краев вон ту толстуюфлягу?

— И он указал на смеситель емкостью в добрых три литра.

— Нет, не надо! — в ужасе вскричал Бальдини, и вкрике этом был страх, столь же глубоко укоренившийся, сколь и стихийный страхперед расточительностью, страх за свою собственность, Но, словно устыдившисьэтого разоблачительного крика, он тут же прорычал: — И не смей меняперебивать! — затем несколько успокоился и продолжал уже с легкой ирониейв голосе: