Парфюмер. История одного убийцы - Патрик Зюскинд

— К чему нам три литра духов, которые мы оба не ценим?В сущности, достаточно и половины мензурки, Поскольку, однако, столь малыеколичества трудно смешивать точно, я позволю тебе заполнить смеситель на треть.

— Ладно, — сказал Гренуй. — Я наполню этуфлягу на треть «Амуром и Психеей». Только, мэтр Бальдини, я сделаю это по-своему.Я не знаю, как надо по правилам искусства, я этому способу не обучен, апо-своему сделаю.

— Пожалуйста! — сказал Бальдини, которому былоизвестно, что в этом деле не бывает «по-своему» или «по-твоему», а есть толькоодин, единственно возможный и правильный способ: зная формулу и исходя иззаданного количества духов, необходимо произвести соответствующие вычисления ииз различных эссенций изготовить строго определенное количество концентрата,каковой, в свою очередь, в точной пропорции, обычно колеблющейся от одного кдесяти до одного к двадцати, следует развести алкоголем до конечного продукта.Другого способа, он это знал, не существовало. И поэтому то, что он теперьувидел и за чем наблюдал сперва с насмешкой и недоверием, потом в смятении инаконец только еще с беспомощным изумлением, показалось ему самым настоящимчудом. И сцена эта так врезалась в его память, что он не забывал ее до концасвоих дней.

Малыш Гренуй первым делом откупорил баллон с винным спиртом.С большим трудом ему удалось приподнять тяжелый сосуд почти на высоту своегороста, потому что именно так высоко стоял смеситель с насаженной на негостеклянной воронкой, куда он без помощи мензурки влил алкоголь прямо избаллона. Бальдини содрогнулся при виде столь вопиющей беспомощности: мало тогочто парень перевернул с ног на голову весь парфюмерный миропорядок, начав срастворяющего средства и не имея при этом подлежащего растворениюконцентрата, — у него и физических сил-то для этого не было! Он дрожал отнапряжения, и Бальдини обречённо ждал, что тяжелый баллон вот-вот грохнется ивдребезги разнесет все, что было на столе. Свечи, думал он, господи, только быне опрокинуть свечи! Произойдет взрыв, он мне сожжет весь дом!… И он уже хотелброситься к столу, чтобы вырвать у сумасшедшего баллон, но тут Гренуй сампоставил его на место, благополучно спустил на пол и снова закупорил. Всмесителе колыхалась легкая прозрачная жидкость — ни одна капля не пролиласьмимо. Несколько мгновений Гренуй переводил дух с таким довольным лицом, словно самаятяжкая работа осталась позади. И в самом деле, все последующее происходило стакой быстротой, что Бальдини едва успевал замечать последовательность или хотябы порядок операций, не говоря уж о том, чтобы понимать процесс.

Казалось, Гренуй наобум хватал тот или иной флакон сароматической эссенцией, выдергивал из него стеклянную пробку, на секундуподносил содержимое к носу, а потом вытряхивал из одной, капал из другой,выплескивал из третьей бутылочки в воронку и так далее. К пипетке, пробирке,ложечке и мешалке — приспособлениям позволяющим парфюмеру овладеть сложнымпроцессом смешивания Гренуй не прикоснулся ни разу. Он словно забавлялся, какребенок, который хлюпает, шлепает и плескается, возясь с водой, травой и грязью;стряпает ужасное варево, а потом заявляет, что это суп. Да, как ребенок, думалБальдини, и выглядит прямо как ребенок, несмотря на узловатые руки, рябое, всев шрамах и оспинах, лицо и старческий нос картошкой. Он показался мне старше,чем он есть, а теперь он мне кажется младше; он словно двоится или троится, какте недоступные, непостижимые, капризные маленькие недочеловеки, которые вродебы невинно думают только о себе, хотят все в мире деспотически подчинить ивполне могут сделать это, если не обуздать их манию величия, не применять к нимстрожайших воспитательных мер и не приучать их к дисциплинированномусуществованию полноценных людей. Такой вот маленький фанатик гнездится в этоммолодом человеке; с горящими глазами, он стоит у стола, забыв обо всем вокруг,явно не сознавая, что в мастерской есть что-то еще кроме него и этих флаконов,которые он с проворной неуклюжестью подносит к воронке, чтобы смешать своюидиотскую бурду, а потом категорически утверждать — да еще и верить вэто! — что он составил изысканные духи «Амур и Психея». В мерцающем светесвечей Бальдини видел, как цинично и самоуверенно действовал человек устола, — и содрогался от омерзения! Таких, как этот, подумал он и накакое-то мгновение испытал ту же печаль, и отчаяние, и ярость, что и раньше, всумерках, когда глядел на пылавший красным заревом город, — таких преждене бывало; это совершенно новый экземпляр человеческой породы, он могвозникнуть только в эпоху расхлябанного, распущенного безвременья… Но егоследует проучить, этого самонадеянного парня! Пусть только он окончит своесмехотворное представление, уж ему достанется на орехи, он выползет отсюда накарачках, ничтожество этакое! Дрянь! Нынче вообще ни с кем нельзя связываться,сколько кишит кругом смехотворной дряни! Бальдини был так занят своимвозмущением и отвращением к эпохе безвременья, что не сразу сообразил, почемуГренуй вдруг заткнул все флаконы, вытащил воронку из смесителя, а саму бутыльсхватил за горлышко, прикрыл ладонью левой руки и сильно встряхнул. Только когдабутыль несколько раз крутанулась в воздухе, а ее драгоценное содержимоерванулось как лимонад из живота в горло и обратно, Бальдини исторг вопль гневаи ужаса: «Стой! — хрипло застонал он. — Хватит! Немедленно прекрати!Баста! Немедленно поставь бутыль на стол и больше ничего не трогай, понятно?Больше ничего! Видно, я лишился рассудка, если вообще стал слушать твоюдурацкую болтовню. Твоя манера обращаться с вещами, твоя грубость, твояпримитивная тупость показывают, что ты ничего не смыслишь, ты варвар и невежа ик тому же паршивый наглый сопляк. Ты не в состоянии смешать лимонад, тебенельзя доверить торговать простой лакричной водой, а ты лезешь в парфюмеры!Будь доволен, радуйся и благодари, если твой хозяин еще подпускает тебя кдубильному раствору! И не смей, слышишь, никогда не смей переступать порогпарфюмера!»

Так говорил Бальдини. И пока он говорил, пространство вокругнего наполнилось ароматом «Амура и Психеи». В аромате есть убедительность,которая сильнее слов, очевидности, чувства и воли. Убедительность ароматанеопровержима, необорима, она входит в нас подобно тому, как входит в нашилегкие воздух, которым мы дышим, она наполняет, заполняет нас до отказа, противнее нет средства.

Гренуй отставил бутыль, снял с горлышка руку, мокрую отдухов, и вытер ее о подол своей куртки. Один, два шага назад, неуклюжий поклонвсем телом под градом назиданий Бальдини достаточно всколыхнули воздух, чтобыраспространить только что созданный аромат. Хотя Бальдини еще бушевал, исетовал, и бранился, с каждым вдохом его выставленное напоказ бешенствонаходило все меньше пищи в глубине его души. Он догадывался, что побежден,отчего финал его речи смог лишь взвинтиться до пустопорожнего пафоса. И когдаон умолк, он довольно долго молчал, и ему уже больше не понадобилось замечаниеГренуя: «Готово». Он и так это знал.

Но несмотря на это, хотя его со всех сторон окатывал пряныйзапах «Амура и Психеи», он подошел к старому дубовому столу, чтобы взять пробу.Вытащил из кармана сюртука, из левого, свежий белоснежный кружевной платок,расправил его и смочил несколькими каплями, которые высосал длинной пипеткой изсмесителя. Помахав платочком в протянутой руке, дабы его проветрить, он затемпривычным изящным жестом провел им у себя под носом, втягивая аромат. Во времядлинного, производимого толчками выдоха он вынужден был присесть, на табурет.Еще минуту назад его лицо было багровым от бешенства — теперь он вдругпобледнел как полотно.