Парфюмер. История одного убийцы - Патрик Зюскинд

Когда он проплывал мим моста Менял, бесшумно, не задевая заопоры моста, Жан-Батист Гренуй в двадцати метрах над ним как раз ложился спать.Для него был поставлен топчан в заднем углу мастерской Бальдини, и теперь онсобирался лечь, в то время как его бывший хозяин, распластавшись, плыл вниз похолодной Сене. Гренуй с удовольствием свернулся и сделался маленьким, как клещ.Засыпая, он все глубже погружался в самого себя и совершал триумфальный въезд всвою внутреннюю крепость, где он праздновал в мечтах некую победу обоняния,гигантскую оргию с густым дымом ладана и парами мирры в свою честь.

Приобретение Гренуя положило начало восхождению фирмыДжузеппе Бальдини к национальной и даже европейской известности. Перезвонперсидских колокольчиков больше не умолкал, и цапли не переставалифонтанировать в лавке на мосту Менял.

В первый же вечер Греную пришлось составить большой баллон«Неаполитанской ночи», из которого в течение следующего дня было продановосемьдесят флаконов. Слава этого аромата распространялась с бешеной скоростью.У Шенье началась резь в глазах: сколько ему пришлось пересчитывать денег, изаболела спина от глубоких поклонов. А однажды дверь распахнулась настежь, ивошел лакей графа д'Аржансона и заорал, как могут орать только лакеи, что он желаетполучить пять бутылок новых духов, и Шенье еще четверть часа после его уходатрепетал от почтительного страха, потому что граф д'Аржансон был Интендант иВоенный министр Его Величества и самый влиятельный человек в Париже.

Пока Шенье один отражал в лавке атаки покупателей, Бальдинисо своим новым учеником заперся в мастерской. В оправдание этого обстоятельстваон преподнес Шенье некую фантастическую теорию, каковую обозначил как«рационализацию и разделение труда». По его словам, он долгие годы терпеливонаблюдал, как Пелисье и ему подобные субъекты, презирающие цеховые традиции,отбивали у него клиентуру и марали репутацию фирмы. Но теперь его терпениелопнуло. Теперь он примет их наглый вызов и нанесет этим выскочкам, этим парвенюответный удар, отплатит им той же монетой. Каждый сезон, каждый месяц, а еслипонадобится, и каждую неделю он будет козырять новыми духами — и какими духами!Он вскроет золотоносную жилу своего творчества. А для этого нужно чтобы он —используя только необученного подсобника — целиком и полностью занялсяпроизводством ароматов, в то время как Шенье должен посвятить себяисключительно их продаже. Эта современная метода, внушал он Шенье, откроетновую главу в истории парфюмерного искусства, сметет конкурентов и сделает наснеизмеримо богатыми — да, он сознательно и подчеркнуто говорил «нас», ибособирался уделить своему старому преданному подмастерью определенный процент отэтих неизмеримых богатств.

Еще несколько дне назад Шенье истолковал бы такие речисвоего хозяина как признак начинающегося старческого маразма. «Ну вот, онсозрел для „Шаритэ“, — подумал бы он. — Еще немного, и онокончательно свихнется».

Однако теперь он больше ничего не думал. Он просто больше неуспевал думать — слишком много было работы. Работы было так много, что повечерам он едва находил силы опустошить битком набитую кассу и отсчитать себесвою долю. Он ни на миг не усомнился в праведности этих доходов: ведь Бальдиничуть ли не каждый день выходил из мастерской с каким-нибудь новым ароматом.

И какие это были ароматы! Не только духи высочайшей, самойвысочайшей пробы, но и кремы, и пудра, и мыло, и лосьоны для волос, ипротирания… Все, что должно было благоухать, благоухало теперь все, нудействительно на все, даже на ароматизированные повязки для волос, которыеоднажды создало капризное настроение Бальдини, публика кидалась какоколдованная, и цены не играли никакой роли. Все, что изготовлял Бальдини,пользовалось успехом. И успех этот был настолько потрясающим, что Шенье воспринималего как явление природы и больше не исследовал его причин. А в то, например,что новый ученик, неуклюжий гном, ютившийся, как собака, в мастерской, которогоиногда, когда мастер выходил из дому, можно было видеть в глубине помещения замытьем стаканов и чисткой ступ, в то, что это совершенное ничтожество имееткасательство к сказочному процветанию фирмы, — Шенье не поверил бы, дажеесли бы ему об этом сказали.

Разумеется, гном имел к нему самое прямое касательство. То,что Бальдини приносил в лавку и оставлял Шенье для продажи, было лишь небольшойчастью того, что Гренуй смешивал за закрытыми дверями. Бальдини давно ужеизменил обоняние. Подчас он испытывал настоящую муку, стараясь выбрать какое-тоодно из тех великолепных роскошеств, которые изготовлял Гренуй. Этот волшебныйученик мог бы снабдить рецептами всех парфюмеров Франции, ни разу неповторившись, ни разу не изготовив ничего хотя бы неполноценного, не говоря ужео посредственном. То есть рецептами, иначе говоря, формулами, он как раз несмог бы их снабдить, потому что сначала Гренуй сочинял свои ароматическиекомпозиции тем же хаотическим и совершенно непрофессиональным способом, которыйбыл уже известен Бальдини, а именно смешивая ингредиенты, казалось бы, наобум,в диком беспорядке. Чтобы не то что контролировать, но хотя бы понять этобезумие, Бальдини однажды потребовал от Гренуя при составлении смесейпользоваться, пусть без всякой надобности, весами, пипеткой и мензуркой; пустьон впредь привыкает считать винный спирт не ароматическим веществом, арастворителем, который следует добавлять в последнюю очередь; и наконец, пустьон, Бога ради, действует медленно, обстоятельно и медленно, как принято средипарфюмеров.

Гренуй выполнил приказание. И впервые Бальдини смогпроследить и задокументировать отдельные операции этого колдовства. Онусаживался рядом с Гренуем, вооружившись пером и бумагой, и записывал,постоянно призывая к неторопливости, сколько граммов того, сколько щепотокэтого, сколько капель какого-то третьего ингредиента отправлялись в смеситель.Таким вот странным образом, а именно задним числом анализируя процесс с помощьютех средств, без применения которых он, собственно, вообще не мог иметь места,Бальдини, в конце концов, добивался обладания синтетическим рецептом. Как могГренуй без такого рецепта смешивать свои ароматические составы, оставалось дляБальдини загадкой и даже чудом, но теперь он по крайней мере свел чудо кформуле и тем самым несколько утолил свою жажду к классификациям и предохранилсвое парфюмеристическое мировоззрение от полного краха.

Он все выманивал и выманивал у Гренуя рецептуры ароматов,которые тот изобретал, и наконец даже запретил ему смешивать новые благовония,пока он, Бальдини, не явится с пером и бумагой, чтобы, как Аргус, следить запроцессом и шаг за шагом документировать его.

Свои заметки — скоро набралось много десятков формул — онпотом педантично переписывал четким почерком в две разные книжечки, из коиходну запер в своем несгораемом шкафу, а другую постоянно носил с собой, а наночь клал под подушку. Это придавало ему уверенности. Ибо теперь он смог бы,если бы захотел, сам воспроизвести чудеса Гренуя, которые так глубоко потряслиего, когда он впервые стал их свидетелем. Он полагал, что коллекция записанныхим формул сможет поставить преграду ужасающему творческому хаосу, потокомизвергавшемуся из самого нутра его ученика. А то обстоятельство, что он большене просто записывал в тупом изумлении, но, наблюдая и регистрируя, принималучастие в творческих актах, действовало на Бальдини успокоительно и укреплялоего самоуверенность. Спустя некоторое время он даже сам проверил, что внесвесьма существенный вклад в создание изысканных ароматов. И, сначала занося ихв свои книжечки, а потом пряча в сейфе и на груди, он уже вообще не сомневался,что теперь они полностью его собственные.