Легенда об Эльфийской Погибели - Александра Рау

словно льющийся из бочонка мед, – такое же липкое и бесконечное. В полной тишине, нарушаемой лишь далеким звоном доспехов стражников и редким звоном цепей, бьющихся о каменный пол, интересным казалось буквально все: я старательно разглядывал швы своей рубашки, естественно сформировавшийся рисунок на стене, высчитывал неточности в расстоянии между прутьями решетки.

Делал все, чтобы не думать о том, что так норовило ворваться в мысли. Грудь заполнял запах горелого дуба. Я видел своих юных сестер, в ужасе бегущих от огня, что съедает их дом, и мать, отчаянно пытающуюся придумать пути отступления. Видел Индиса, уговаривающего Маэрэльд бежать прочь и с разрывающимся сердцем уходящего ни с чем. Наблюдал Эвлона в объятиях царицы, оплакивающего смерть своей земли и смиренно следующего в мир духов за ней. Чувствовал их боль и страх, их безысходность, но отвагу. Знал, что сердца детей Аррума наполнены ей, как ничьи.

Мне оставалось лишь надеяться, что лес не сожгли полностью, но мысль даже об одном бесцельно погибшем дереве вызывала у меня приступ тошноты. Оставалось ждать, что какой-нибудь любопытный стражник или вельможа придет поиздеваться, и я смогу попытаться узнать, что происходит наверху.

В порядке ли лисица?…

Как мне казалось, я совсем не спал, но жалкое подобие еды и хлеба каким-то образом возникало возле моей клетки. Я не видел людей и не слышал шагов, но раз за разом железная тарелка гулко билась о камень; Лианна призналась, что тоже не замечала того, кто ее приносил.

Лишь по количеству тарелок я мог сосчитать проведенные в темнице дни.

О моей соседке позабыли наверху, и она была тому несказанно рада. Прежде, судя по рассказам, минимум раз в день ее вытаскивали на допрос и пытали, выведывая все, что она знала об эльфийских правителях; Лэндон оказался самым жестоким из дознавателей. Лианна не была сильнейшей из полукровок и мало времени проводила с эльфами, а потому никакими сведениями, важными для Минервы, не обладала. Спросив ее за обедом, они узнали бы то же самое, вдобавок сохранили бы расположение друида, но боль, как казалось троице, развязывала языки лучше преданности.

Лианна призналась, что магистр давно стал за ней наблюдать; даже когда его не было рядом, ей повсюду чудились его желтые глаза. Судя по всему, ее опоили или околдовали, потому как ни одна попытка воспользоваться магией не увенчалась успехом. Постаревшее, истерзанное тело друида оказалось бесполезным и стало для ее души клеткой даже более страшной, чем тюремная камера.

На десятые сутки я сбился со счета. Еда была одинаковой, как и звук, с которым она появлялась; дни сливались воедино, и в какой-то момент я перестал считать. Кажется, именно в тот день – или ночь? – ко мне впервые пришел посетитель.

– Териат? – прозвучал знакомый голос.

– В конце коридора, – прохрипел я в ответ.

Из-за долгого молчания и постоянной тишины звук показался мне чужим и отталкивающим. Лишь завидев свет факела, я инстинктивно потянулся к нему, и вскоре лицо, промерзшее и иссушенное за недели в темнице, обдало волной жара.

– Дракон тебя побери…

– Зрелище настолько ужасное?

– Отвратительное.

Капитан усмехнулся сквозь плотно сжатые челюсти, вставил факел в кольцо на стене и опустился на колени. Его лицо оказалось напротив моего. Черный мундир свежего пошива едва не лопался на его спине, и Кидо расстегнул пуговицы, чтобы устроиться поудобнее.

– Как они узнали?

– Я не сказал ни слова, – тут же стал оправдываться он. – Ты знаешь, я бы…

– Тебе нечего было им сказать, – недоумевал я.

Капитан посмотрел на меня со всей добротой, на какую был способен.

– Териат, я знал. И знал всегда.

Я изумленно застыл. Моя ложь цвела все больше с каждым днем, из-за чего та тяжким грузом лежала на сердце; я действительно считал капитана другом, и оттого каждое слово давалось мне с трудом. Зная истину, он не должен был быть так любезен со мной; не должен был помогать, улыбаться, хлопать по спине в знак приветствия.

– Ариадна в красках делилась подробностями ваших встреч. Знаешь ли, гвардейцы не без ведома капитана оставляли башню Восхода без присмотра, – объяснил Кидо, некоторое время понаблюдав за замешательством на моем лице. – И хоть она предусмотрительно не называла твоего имени, едва ты взглянул на нее, появившись в замке, я понял, кто ты. Так что я тоже немного врал.

– И ты даже не подумал рассказать обо всем королевской семье, что должен беречь?

– Я хотел позаботиться о счастье младшей сестры, – улыбнулся он, и на щеке его отпечаталась ямочка; точно такая же, как у лисицы, только на другой стороне. – Тех, кто пытается отобрать его, и так предостаточно.

– Я бы обнял тебя, если бы мог подняться на ноги, – прошептал я.

Капитан объяснил, что прошла всего неделя; оказывается, еду приносили дважды в день. Впрочем, я все равно ее не ел. Все это время наверху, как я теперь называл замок, шли ожесточенные споры о моей дальнейшей судьбе. Кидо удавалось сохранять относительный нейтралитет, не выполняя грязные поручения Минервы и не будучи посвященным в самые глубокие детали, и все же оставаться в курсе основных планов, даже если ему о них рассказывал лишь Лэндон, на удивление болтливый в ходе личных встреч.

С тех пор он стал появляться каждый день. В связи с нахождением под стражей важных заключенных – нас с Лианной любезно окрестили таковыми, – посещения темницы капитаном участились, и стражники перестали спать большую часть дня. Порой на время проверки Кидо выгонял их, устав от бесконечных оправданий и плохих шуток, и в те редкие минуты нам вновь удавалось поговорить.

Ариадна находилась в безопасности, и это, пожалуй, было лучшей новостью за последние дни. Она без конца ссорилась с мужем, что не выделяло последние дни на фоне прочих, а потому никто не заметил перемен в ее настроении. Они с Кианом поддерживали на удивление тесную связь и, вероятно, вынашивали какой-то план; капитан и тут оставался за бортом, но, зная о недоверии разведчика, терпеливо мирился со своей ролью.

Картина ночи, после которой я очнулся в темнице, постепенно складывалась из обрывков рассказов Кидо. Магистр приказал Фэй занести в мои покои порцию свежих одеяний из прачечной – ее ночной визит удивил меня, но не настолько, чтобы заподозрить в сговоре с Рагной. В той одежде, предположительно, лежало нечто, погрузившее мой беспокойный разум в глубокий сон. Убедившись, что заклинание сработало, Рагна привел к моей постели старшую принцессу и советника, и они лично осмотрели каждый уголок всех прилегающих к спальне комнат. Разумеется, они нашли и золотые нити в швах моих одежд, и книги, чтение которых едва ли выглядело уместным, и наверняка что-то еще, о чем сам бы я никогда не вспомнил.

Рагна не был тем, чьи чары требовали долгой подготовки и специальных зелий; к тому же он многое знал и без них. По словам капитана, впервые магистр убедился в моей лжи, когда я предусмотрительно спрятал от него свою кровь в саду, во второй раз – когда направил в меня стрелу молодого ученика. Замедлив время, я ни на мгновение не подумал взглянуть на мага; тот, в свою очередь, не спускал с меня змеиных глаз. Он надеялся раздобыть больше сведений в ночь заключения под стражу, но то, что заставило меня провалиться в небытие, через кровь передалось и магистру. Все, на что у того хватило запала, – узнать, что я не имел ничего общего ни с Сайлетисом, ни со странствующим образом жизни, ни с рыцарским титулом, и этого было достаточно, чтобы немедленно отправить меня в подземелье.

Уверен, даже если бы от капитана скрыли наличие у меня необычных сил, Лэндон все равно вскоре проболтался бы, потому как минимум одна тайна оставалась у меня в запасе. Одна из важнейших; единственная, что могла помочь мне выбраться. Но, как и предвкушая нечто недоброе в отведенных мне покоях, я не спешил сбегать.

Пока меня и Лианну держали под землей, троица считала, что у них были заложники, за которыми Маэрэльд непременно захочет прийти; я же был убежден, что азаани оставит сложившуюся ситуацию без внимания, и видел это единственным верным решением. Спасти целый народ куда важнее, чем вытащить из темницы неудачливого лжеца и отрекшегося от семьи друида. К тому же наше спасение стоило бы королеве слишком многого: Минерва наверняка составила длинный список требований.

Однажды Кидо появился у моей камеры с таким мрачным лицом, что я на мгновение перестал ощущать биение своего сердца.

– С ней все в порядке, – сразу предупредил он.

– Выглядишь так, будто провел все эти дни в соседней клетке, – выдохнул я с облегчением.

Ничего не ответив, капитан просунул сквозь прутья лист бумаги; он был развернут и прочитан столько раз, будто, прежде чем спуститься в темницу, побывал в десятках стран и переплыл множество морей. Я с трудом вчитывался в слова, уже успев позабыть, каково это – удерживать внимание на буквах.

– Двадцать ударов плетьми ежедневно? –