Равенсбрюк. Жизнь вопреки - Станислав Васильевич Аристов

в мужских концентрационных лагерях, одним из главных методов противостояния становились интриги. С их помощью каждая из групп пыталась представить противника в глазах лагерного руководства как виновника тех или иных преступлений. Результатом одной из подобных акций политических узниц стала отставка М. Кайзер с должности старосты[591]. Но возвращение в лагерное сообщество для нее было крайне тяжелым. Сказывалось как отрицательное отношение лагерного руководства, направлявшего дискредитированную в их глазах узницу на самую тяжелую работу, так и реакция узниц на ее деятельность в лагерном «самоуправлении».

Другой старостой Равенсбрюка из числа уголовниц была Марианна Шерингер, занимавшая данный пост с начала 1943 по май 1944 г. В отличие от М. Кайзер, отношение к ней со стороны заключенных, в том числе и политических, было в целом положительным. Она помогала им, передавая различную информацию, поддерживая нелегальные солидарные действия[592]. Вероятно, именно благодаря действиям политических узниц М. Шерингер была назначена на пост лагерной старосты, что свидетельствует о существенном влиянии политических в Равенсбрюке[593]. Этот факт делает очевидным и то, что отношения между политическими и уголовницами не всегда строились в рамках известных стереотипов, когда женщины воспринимали друг друга исключительно враждебно.

Узники концлагеря вспахивают поле. 30-е гг.

Женщины-уголовницы, в первую очередь немки и австрийки, занимали посты и на других уровнях «самоуправления», таких как лагерная полиция или старшие в бараках[594]. Абсолютное большинство свидетельств о деятельности этих узниц сделано политическими, описывавшими их как воровок, жестоких заключенных, избивавших тех, кем они управляли[595]. Именно уголовницы и заключенные из группы асоциальных выступали в воспоминаниях бывших узниц в качестве доносчиц[596]. Они воспроизводили аналогичные нацистским модели поведения в связи с тем, что были социально деклассированными элементами, имели низкий уровень образования, а их элементарные потребности преобладали над убеждениями[597].

В итоге главной стратегией выживания уголовниц являлось сотрудничество с лагерной администрацией, выражавшееся в агрессии и притеснении других групп. Итогом подобной стратегии, реальным или потенциальным, было умерщвление другого, что, по определению Э. Канетти, является низшей формой выживания[598]. Для уголовной «лагерной аристократии» насилие было знаком социальной принадлежности и демонстрировало ее власть над подчиненными[599]. Занятые в лагерном «самоуправлении» уголовницы своей жестокостью пытались получить определенную сатисфакцию за время «притеснения» до концентрационного лагеря со стороны общества и государственных институтов.

Одним из ярких примеров проявления стратегии выживания, направленной на уничтожение других узниц, явилось массовое убийство евреек в филиале Аушвица Будах. Депортированные из Равенсбрюка женщины-уголовницы и асоциальные, спровоцированные лагерной охраной, зверски убили большинство из находившихся в их подчинении заключенных. Р. Хёсс описывал это событие таким образом: «Резня в Будах еще и сегодня стоит у меня перед глазами. «Зеленые» убили там всех француженок-евреек: они душили заключенных, разрывали их на части, рубили топорами. Это было страшно»[600]. Руководство концентрационного лагеря подобные действия не поддержало – все участвовавшие в данном преступлении уголовницы и асоциальные узницы были уничтожены[601].

Уголовницы не ставили перед собой цель улучшить положение других групп[602]. Используя посты в лагерной иерархии, они реализовывали собственные стратегии выживания, направленные на физическое спасение[603]. В воспоминаниях бывших узниц отмечалось, что, уголовницы воровали драгоценности, оказавшиеся у прибывавших в концентрационный лагерь женщин[604]. Если эсэсовцы обнаруживали краденые вещи, то наказанием являлась смертная казнь[605]. Бывшие политические узницы подчеркивали в своих мемуарах, что подобные факты воровства драгоценностей имелись и среди асоциальных[606].

Источники не позволяют выявить, каким образом выстраивались взаимоотношения в группе уголовниц, охарактеризовать специфические черты внутреннего распорядка их блока, то есть определить, удавалось ли им реорганизовать пространство блока с целью облегчения процесса выживания. Лишь благодаря свидетельству Э. Бухман – бывшей политической узницы Равенсбрюка – имеется возможность выделить наличие в их группе хотя бы одного лидера – узницы по имени Марта. Эта женщина обучала заключенных воровству, уклонению от работы, организовывала их любовную переписку с мужской частью лагеря. За все женщины расплачивались с ней частью собственного лагерного пайка[607].

Довольно сложно проанализировать стратегии выживания узниц лагеря из числа уголовниц Равенсбрюка, в основе которых лежало поддержание групповой идентичности. Можно констатировать только один факт. Взаимодействие уголовниц с руководством лагеря сближало их с нацистами в представлении притесняемых ими заключенных. Тем не менее это сотрудничество не означало эволюцию стратегий выживания уголовниц в направлении абсолютного принятия моделей поведения и системы ценностей нацистов. Уголовницы зачастую соотносили себя лишь с ролью надзирательниц.

В большинстве свидетельств бывших политических узниц образ асоциальных женщин, носивших в лагере черный винкель, представлялся аналогичным образу рецидивисток[608]. Однако эти категории не были абсолютно идентичны. В отличие от уголовниц, асоциальные располагались в лагерном «самоуправлении» преимущественно на низком уровне «штубовых». Нацисты отказывали узницам этой категории в умении организовать руководство заключенными и навести необходимый порядок в блоках. Как следствие, в бараках, где находились асоциальные, старшими всегда являлись либо уголовницы, либо политические узницы[609]. Лишь принадлежность к «арийской» расе увеличивала шансы на выживание асоциальных заключенных в лагере. В то же время их неорганизованность, изолированность от других групп узниц, а также изменение отношения со стороны нацистов с 1941 г. осложняли процесс спасения.

В первые годы функционирования Равенсбрюка каждая категория узниц размещалась нацистами в собственном, отдельном бараке. Вплоть до первого расширения лагеря осенью 1941 г. за асоциальными были закреплены блоки № 2 и 6. Позднее в так называемом «новом лагере» их поместили в бараках № 19 и 20[610]. При этом если до 1942 г. основную массу этой категории заключенных составляли проститутки, то в дальнейшем ситуация изменилась и группа стала включать женщин, оказавшихся в лагере по различным причинам[611].

В своих воспоминаниях бывшие политические узницы описывали бараки асоциальных как помещения, где регулярно возникали драки, были распространены воровство и лесбийские отношения, отсутствовали солидарность и дружба[612]. М. Бубер-Нойман, впервые оказавшись в блоке асоциальных, характеризовала его как «клетку для обезьян» или «диких животных»[613]. Подобная ситуация являлась одной из главных причин распространения инфекционных заболеваний и увеличения естественной смертности среди данной категории узниц[614]. В связи с нарушением лагерного распорядка представительницы асоциальных составляли большинство женщин, находившихся в штраф-блоке[615].

Некоторые политические узницы, занимавшие посты «блоковых», не справлялись с управлением асоциальными и прибегали к физическому насилию. После окончания войны бывшие немецкие политические выступили против М. Рутенберг, которая избивала женщин из группы асоциальных[616]. С другой стороны, имелись примеры иных методов руководства. Коммунистка Э. Бухман – старшая в штраф-блоке – улаживала конфликты, возникавшие между асоциальными, уголовницами и политическими заключенными, не прибегая к побоям