Легенда об Эльфийской Погибели - Александра Рау

насколько смог. Сделал взгляд серьезным и резким. От неожиданной перемены настроения мама повела плечами, будто по ее спине пробежали мурашки.

– Ты увидела меня, – подытожил я. – Теперь вы можете ехать.

– Я никуда не поеду.

– Хоть раз подумай о ком-то кроме себя.

Мама будто бы дернулась, чтобы бросить что-то в ответ, но заставила себя сдержаться.

– Я останусь. Мое место здесь.

– Хочешь, чтобы они остались не только без отца, но еще и без матери?

Три облачка беззаботности были слишком заняты хороводом и песней о непоседливом кролике, чтобы прислушиваться к нашему разговору. Мама гулко сглотнула.

– Поезжайте с Ильбриеном, – взмолился я. – И возьмите с собой столько малышей, сколько сможете увезти.

– Думаешь, родители так просто их отпустят?

– В красках опиши, что жаждущие крови куорианские воины сделают с их детьми, и они посадят их в повозку в ту же секунду.

Мама отвернулась, скрывая волнение и злость, на ходу придумывая новые доводы, чтобы меня убедить; я почти слышал, как ее мысли бегают с места на место. Разрушенные планы были для нее больнее удара меча; она всегда держалась за стабильность и последовательность, будто это могло уберечь ее от неожиданностей и бед. К несчастью, упрямство не спасало еще ни одну душу.

– Нет, – отрезала она. – Я отправлю детей, но сама никуда не поеду.

Я набрал воздуха в легкие.

– Как пожелаешь, матушка, – прорычал я, проговорив последнее слово по слогам. – Вот только ты не умеешь драться. Попадешь под первую же стрелу, став пушечным мясом, кормом для стервятников. Если повезет, может, увидишь кого-то из королевской семьи, раз уж отец ни разу не брал тебя в замок.

– Но я могу быть полезной не сражаясь! У меня в запасах столько трав и времени, чтобы собрать новые. Я могу…

– Можешь что? Лечить? – перебил я гневно. – Ты столько лет отрицала в себе эти способности, столько лет отказывалась обучаться… Ты не лекарь, мама. И не имеешь права им называться.

– Териат…

– Ты погибнешь. Оставишь девочек сиротами в возрасте, когда они только начинают познавать мир. Тебя не будет рядом, когда они впервые влюбятся, когда соединят с кем-то жизни, когда заведут детей. Ты не узнаешь, если у кого-то из них откроется дар вроде моего, не увидишь, как в их лицах проявятся папины черты. А если они обезумят, оставшись без родительской любви, они будут винить в этом тебя. Ведь если отец умер по глупой случайности, то ты сделаешь это по своей воле.

Ее нижняя губа задрожала. Мне хотелось разразиться криком, избавиться от чувств, коими я намеренно напитал свою суть, но я вынужденно сглатывал его, позволяя яростной волной расходиться по телу. Лишь я знал, что за женщина прячется за внешней хрупкостью и годами всепоглощающей тоски, и лишь я мог убедить ее в чем-либо – или хотя бы попытаться.

– Ты так уверен в моей бесполезности, – вздохнула она.

– Я честен. Впервые. С собой и с тобой.

– Но Рири, – протянула мама, и кровь на мгновение застыла в жилах. – Ильбриен присмотрит за девочками. Другое мое дитя будет биться, и я хочу быть рядом с ним.

– То дитя уже вышло из возраста, когда ему нужна мать.

Она закусила губу, пытаясь сдержать слезы, но они ручьем покатились по щекам; мне подумалось, что прежде я никогда не заставлял ее испытывать нечто подобное. Она отвернулась, направляясь к дому, и не оборачиваясь бросила:

– Как пожелаешь.

Я промолчал, понимая, что если отвечу ей, то непременно разрушу хрупкую стену, возведенную столь колоссальными усилиями. Бросать кинжалы слов, намеренно пытаясь манипулировать любимыми через разочарование и обиду, оказалось больнее, чем делать это в гневе. Никогда раньше мне не хотелось так отчаянно возненавидеть свою мать. И никогда раньше я так сильно ее не любил.

За спиной послышался веселый смех, и уже через мгновение я оказался окружен золотом кудрей, порхающих где-то в области моей талии. Шаэль потянула руки к небу, и я наклонился, чтобы взять ее на руки и закружить. Файлин обиженно надула нижнюю губу, а Талани чуть приподняла подбородок, давая понять, что эти детские забавы ее совершенно не интересуют.

Опустив Шаэль на землю, я присел на корточки и заговорщицки подозвал сестер указательным пальцем. Они приблизились, чуть повернув головы, чтобы наверняка услышать меня хотя бы одним ухом – после такого жеста я всегда переходил на шепот, – и хитро прищурились.

– Сыграем в игру?

Девочки активно закивали.

– Вам надо спрятаться, – продолжил я. – Но вы знаете, как хорошо я ищу, а потому придется постараться. Когда мама предложит вам поехать в леса Драрента, соглашайтесь. И отыщите там самые укромные места, чтобы наконец-то сделать меня в прятки.

Шаэль захихикала. Файлин, спустя секунду раздумий, приняла мои условия и улыбнулась. И лишь Талани мгновенно помрачнела, став до боли похожей на отца – это выражение лица я видел десятки раз, когда он отчитывал меня за проступки; в такие моменты я до безумия его боялся, хоть и знал, что гнев сменится на милость спустя минуту – отец не умел долго злиться.

– Если эти двое еще глупышки, не надо считать, что и я такая же, – проворчала она. Несмотря на грубый тон, глаза ее чуть покраснели. – Я все знаю. Во Дворце Жизни только об этом и говорят. Мы ведь видели, что лес горел.

– Все будет в порядке. – Я натянул на лицо, вероятно, самую неправдоподобную улыбку в мире. – Нужно просто уладить кое-какие дела.

– Тогда зачем отправлять нас так далеко?

Я протянул к старшей из сестер руку и прижал ладонь к ее щеке; Талани отмахнулась от моего жеста, словно прикосновение обожгло ей кожу.

– Не хочу, чтобы вы попусту переживали. Там будет спокойнее.

– Пообещай, что вернешься.

– Вернусь.

– Пообещай, – настаивала Талани. – Скажи: «Обещаю, что останусь цел и невредим и заберу вас домой, как только все закончится».

Я замялся. Файлин и Шаэль не слишком следили за сутью разговора, но беспокойство все равно начало закрадываться в их сердца – их взгляды метались от несгибаемой Талани, сложившей руки на груди, ко мне и обратно, а затем встречались друг с другом, будто бы перед каждой было зеркало.

– Териат, – строго позвала Талани.

– Обещаю, – вздохнул я. – Что останусь цел и невредим и заберу вас домой, как только все закончится.

Моя душа воззвала к переполнявшей ее тьме, и, закрыв той ночью глаза, я встретился со старшей принцессой. Разум сыграл со мною злую шутку; если раньше сны о Минерве было легко оправдать направленной на меня магией, то теперь сознание совершенно точно само подкинуло мне ее образ. Свет сапфировых глаз освещал мой путь, направляя и вдохновляя, а изящные руки приятно холодили кожу. Где-то на задворках сознания, будто бы из-под толщи воды, я слышал голос, умоляющий проснуться и прекратить это мучение, но «я» из сна желало оставаться в нем как можно дольше.

Утром капитан сказал, что я без устали шептал имя той, что ныне восседала на троне Греи; и, вероятно, по этой причине Ариадна до самого вечера старательно избегала моего взгляда. Она не мучила меня молчанием, не бросалась резкими словами, оскорбленная неверностью моего воображения, а была приветлива и общительна. Она попросту ни разу на меня не взглянула.

Двести ударов плетьми безжалостно меркли на фоне этой пытки.

Спина заживала медленнее, чем я предполагал, и из-за беспокойных снов ни одно утро не проходило без пропитанной кровью рубашки. Кидо терзал себя и мучился стыдом, сколько бы я ни умолял его прекратить и ни убеждал в правильности некогда сделанного выбора; при виде истерзанной плетьми кожи он все равно менялся в лице. Я попытался прижечь раны самостоятельно, но лишь добавил несколько ожогов, не имея возможности как следует прицелиться. Финдир справился с этим лучше, но раны все равно продолжали кровоточить.

После моего визита в дом матери Киан запретил подобные вылазки. Наше отшельничество, казалось, длилось целую вечность; в отдаленной части леса под тщательным наблюдением разведчика мы бы даже забыли о войне, если бы вести из Греи и эльфийского совета волшебным образом не просачивались в забытый Природой уголок. Хоть дни и сливались в один, приятное общество принцессы и любопытство Кидо скрашивало будни; даже Киан проникся к тому, кого раньше пренебрежительно называл псом.

Я понял, что заточение подошло к концу, в минуту, что в любой другой день не отличалась бы от сотен прочих. Лицо лисицы вдруг засияло; она устремила взгляд за мою спину, нетерпеливо заерзав на месте.

– Неужели, – протянул я оборачиваясь. – Думал, ты так и не соизволишь явиться.

Индис раскинул руки, готовый заключить в объятия весь мир; впрочем, как и всегда. Он осунулся и посерел, из-за чего выглядел заметно старше, и я впервые увидел на его голове плотный высокий хвост. Однако внешние изменения были не так важны; куда