Робкие создания - Клэр Чемберс

– Когда этим не злоупотребляют – да, – возразила Джун. – Уж точно не за обеденным столом. И это еще цветочки. Иногда я говорю с ней, а она не слышит. Замирает, как в столбняке.

Хелен нахмурилась:

– Ты хочешь сказать, это похоже на приступ? Вызывала врача?

– Врач не успеет – это быстро проходит. Вот стоит она, как статуя, и вдруг – снова как ни в чем не бывало. Я не хочу, чтобы доктор подумал, будто она чокнутая.

– Она помнит потом, что с ней происходило?

– Не знаю. Я как-то не спрашивала. Просто говорю ей: “Лорейн, прекрати. Так ведь и до беды недалеко”.

– И это помогает? – скептически уточнила Хелен.

– Иногда. А потом она уходит к себе, ложится и начинает истерически смеяться.

– А Клайв что говорит?

– Его никогда нет рядом. Я рассказываю ему, а он отвечает: “По-моему, с ней все в порядке”. Но это потому, что при нем такого не бывает.

Хелен подумала, что это, возможно, совсем не случайно.

– Я понимаю твое беспокойство, Джун. Ты не спрашивала Лорейн, чувствует ли она себя как-то иначе, прежде чем случится приступ?

– Я не знаю, как с ней говорить, Хелен. Она сама не своя. Она… – Джун замолчала, вытащила белый носовой платок и промокнула щеки, по которым уже текли слезы вперемешку с тушью. – Стала злобной.

– Ну что ты, Джун. Не верю я, что в Лорейн есть хоть капля злобы. Она чудесная девочка.

Хелен потянулась к ней и сжала ее ладонь с аккуратно накрашенными жемчужными ногтями. Это был самый интимный физический контакт между ними, и он показался Хелен странным и неловким. Она не знала, когда уместно будет отпустить руку.

– Может, ей просто не хочется идти на курсы секретарей, – предположила Хелен. – И таким образом она пытается привлечь ваше внимание, донести до вас, что это ей не по душе.

– Я думала, Лорейн понравится. Она ведь сама говорила, что ей интересно попробовать машинопись и стенографию. Надеялась, что это станет для нее делом на всю жизнь.

Джун произнесла последнее слово как “жись”, и Хелен на секунду отвернулась, поправляя чайный поднос, чтобы скрыть улыбку.

– Ты и правда сильно расстроишься, если окажется, что это… Ну… Не ее? – осторожно спросила она. – Лорейн еще такая молодая. Могла передумать. Совсем недавно она хотела стать парикмахером.

– Ох, это все Венди ей голову заморочила, – сказала Джун, махнув носовым платком. – Не стоит Лорейн с ней водиться. Она хочет быть секретаршей. Клайв даже говорил, что, как только она получит диплом, он сможет устроить ее к себе. Это было бы идеально.

– Не уверена, – возразила Хелен. Она считала, что работа с отцом не пойдет племяннице на пользу. – Ей бы не помешало стать чуточку самостоятельнее.

– Но в том-то и дело, Хелен, – настаивала Джун. – Она ничего не хочет делать по собственной инициативе! Мне приходится чуть ли не силой выталкивать ее из дома. Лежит у себя на кровати, слушает музыку и отказывается с нами разговаривать.

– Не думаю, что она одержима музыкой больше сверстниц. В ее возрасте я сходила с ума по Бингу Кросби.

– Бинг Кросби хоть выглядел опрятно – мылся, причесывался. А эти нынешние певцы – оборванцы, грязнули. И петь не умеют.

– Я могу предложить ей пожить у меня, – сказала Хелен. – Если согласится. Правда у меня всего одна спальня. И диван неудобный… Что же делать?

– Казалось бы, должна рваться из дома, раз уж так нас ненавидит, – сказала Джун, будто не услышав Хелен, излагающую свою безумную идею.

Нижняя губа у Джун дрогнула и обиженно выпятилась. В этот миг она выглядела старшей копией своей усталой, измученной дочери-подростка.

– Брось, Джун, она не ненавидит тебя. Что за глупости. Обычный подросток, который запутался и не знает, как быть. Мы сами через это проходили. – Договорив, Хелен осознала, что в ее случае все было иначе. В ее юности не было места бунту – вся энергия уходила на то, чтобы предугадать и предотвратить вспышки отцовского гнева. Джун, казалось, не слушала – порывшись в своей плетеной сумке, она извлекла книжечку в кожаной обложке алого цвета с тиснением “1964”.

Когда она пролистала страницы, аккуратно исписанные синей шариковой ручкой и украшенные сердечками, ромашками, губами и глазами, Хелен запоздало ахнула от возмущения:

– Джун, это что, дневник Лорейн?! Как ты…

В ответ на упрек Джун залилась краской.

– Я не собиралась его читать. Просто пыль вытирала, уронила книжку, а из нее высыпались открытки. Хотела их обратно положить, и вот, – частила она, спешно перелистывая страницы. – Смотри: “Ненавижу маму. Ненавижу ее тупой голос”. Про Клайва ничего не написала. Только про меня.

– Не продолжай! – в ужасе взвизгнула Хелен, чувствуя, что становится соучастницей предательства. – Нельзя читать личный дневник. Тем более – при мне!

– А как еще мне узнать, что у нее на уме, если она не разговаривает со мной? – возразила Джун, но все же закрыла дневник и убрала его обратно в сумку. – К тому же, если это такое уж личное, зачем оставлять его на видном месте?

– Потому что она знает, что ты не станешь лезть к ней в душу… Это – знак доверия, – сказала Хелен. “Хотя ты его и не заслуживаешь”, – добавил ее внутренний голос. – Это даже хуже, чем подслушивать. Ничего хорошего из этого не выйдет.

В школьные годы Хелен не вела дневник на постоянной основе, но, когда накатывали особенно сильные чувства, записывала мысли в тетрадку – и знала: если кто-то ее прочитает, она этого не переживет.

– Как же мне теперь смотреть ей в глаза, зная, что она на самом деле обо мне думает? – слезно простонала Джун. Она была на грани настоящей истерики. Хелен почувствовала: стоит проявить малейшее сочувствие – и Джун расплачется. Она никогда раньше не видела ее в таком беспомощном состоянии, и от этого ей стало не по себе.

– Но ведь на самом деле Лорейн так не думает. Просто в моменте выплеснула злость. Скорее всего, она об этом уже забыла. Ты наверняка тоже иногда нелестно отзываешься о Клайве. Про себя. Вот и забудь об этом. И никогда больше не читай ее личные записи.

– Легко тебе говорить, Хелен, – с громким всхлипом проговорила Джун. – Матерью быть непросто. А если у тебя нет детей, тебе не понять, как это трудно.

Хелен встала, неловко суетясь, собрала чашки и унесла поднос на крошечную кухню. “Необязательно иметь детей, чтобы понимать, что нельзя читать чужой дневник”, – хотелось ей выпалить, но их отношения и без того были слишком шаткими, чтобы в лоб высказывать