Робкие создания - Клэр Чемберс

обстановку коттеджа. Одну комнату – спальню мистера и миссис Кенли – он, разумеется, видел лишь мельком, через приоткрытую дверь, и никогда в нее не заходил. Ее он пропускал.

Вот гостиная, где по вечерам после ужина они иногда играли в карты и даже разводили огонь в камине – хотя стояло лето и без того было тепло, – просто потому, что им с Фрэнсисом нравилось смотреть, как пляшут языки пламени. Закрыв глаза, Уильям мысленно поднялся по узкой, скрипучей лестнице, пересчитывая изображения диких птиц на стене, и вышел на лестничную площадку с просевшим полом и ковриками с кистями по углам.

Через низкое глубоко посаженное окно в грубо оштукатуренной стене открывался вид на сад, гамак, ручей, луга, лес и пруд с пугливыми рыбешками. Справа была их с Фрэнсисом комната с двумя кроватями и одинаковыми сине-белыми стегаными одеялами, с комодом, на котором стоял корабль в бутылке, и платяным шкафом, куда они спрятали ведро с водой и пойманным окунем, которого так и не смогли отпустить обратно. На стене между кроватями – латунный барометр, застрявший на отметке “Ясно”, и железная подкова. У изножья кровати Фрэнсиса, на облезлом кожаном ремешке висел бинокль – чтобы наблюдать за лисами и барсуками.

Прошло пятнадцать лет, и он уже не был уверен, правильно ли все запомнил. Стены в ванной, например, он во время этих мыслительных упражнений всегда представлял серо-голубо-зелеными, цвета “утиное яйцо”. Но время от времени, вспоминая какой-то конкретный случай, как, например, когда миссис Кенли вошла и увидела, что он плачет, стены оказались кирпичными. Еще он не мог понять, хранилась ли его одежда в старом коричневом чемодане под кроватью или в шкафу, где стояло ведро с рыбой.

Мысленно пройдя дом и сад с широкой лужайкой, на которой они вчетвером играли в крикет, и миссис Кенли – женщина! – пробила мяч на шесть очков прямо через крышу, он переключился на другое упражнение. Оно заключалось в том, чтобы собрать воедино воспоминания за весь день, начиная с утреннего пробуждения, аромата жареного бекона с кухни на первом этаже и заканчивая прикосновением щеки к прохладной подушке, пока Фрэнсис, освещенный голубоватым светом луны, пробивающимся сквозь шторы, спит на соседней кровати. Невыполнимая задача. Двух недель – целых двести часов бодрствования – было недостаточно, чтобы полностью воспроизвести один день. Конечно, несколько часов можно было вычесть за счет того, что мистер Кенли каждый вечер читал им по главе из “Мунфлита” Джона Фолкнера, имитируя голоса Джона Тренчарда и Эльзевира Блока. Никто не читал Уильяму вслух с пяти лет, когда тетушка Роуз научила его читать самостоятельно, поэтому первое время ему было неловко. Однако постепенно история захватила его настолько, что он с нетерпением ждал этих вечерних посиделок, считая их лучшей частью дня.

Также бесчисленное количество часов они провели у ручья, безмятежно валяясь на животе и наблюдая за пятнистыми форелями. Но все равно, много времени оставалось неучтенным – ему становилось обидно от осознания, что оно потеряно навсегда.

Хрипловатое звучание колесной лиры, доносившееся с ярмарки, вырвало его из воспоминаний и перенесло в настоящее, призывая подготовиться к предстоящей безрассудной авантюре. Для храбрости Уильям перечитал приглашение, свернул его и продел в кольцо для салфеток – на удачу и для сохранности.

За ужином тетушка Элси не скрывала раздражения.

– Как надоел этот шум! – жаловалась она, зажимая уши руками. В саду она всегда работала без перчаток, поэтому под ногти забилась грязь, а в морщины на сгибах пальцев – земля. Каждая карусель и каждая палатка на ярмарке производили собственные звуки, которые сливались в ураган дисгармоничного металлического грохота. На кухне какофонию было слышно меньше, но не настолько, чтобы ее можно было игнорировать.

– Неужели они всю ночь будут шуметь? – спросила тетушка Луиза, со звонким шлепком приземляя на тарелку Элси ложку тушеной баранины. Большая часть мяса разварилась и исчезла, оставив кости и подливку.

– Одни огрызки, – сказала Элси, тыкая вилкой в голую кость без единой мясной жилки.

– Возьми у меня, – поспешно предложила Луиза, отдав сестре свою порцию и оставив себе только жир и лук. Уильям сочувственно одобрил ее альтруистичный жест. Лучше остаться голодным, чем попасть под горячую руку. К тому же потом всегда можно наесться досыта печеньем.

Мизерная порция его не тревожила. От волнительного предвкушения у него не было аппетита, но ради приличия он съел все до последней крошки.

– Они у меня попляшут. Если в десять шум не прекратится, я пойду туда и выскажу все, что о них думаю.

Это заявление заставило Уильяма нервничать, но он не понял, говорит ли тетя серьезно. Элси была яростной противницей любого вмешательства в их семейные дела, и трудно было вообразить, что она вдруг решит вмешаться в чужие – особенно если дело касалось “преступных элементов”. И все же, если рассматривать чрезмерный шум как вторжение, не исключено, что она и впрямь наденет пальто, шляпу, перчатки и в праведном гневе в десять ноль одну отправится через дорогу. Он даже пожалел, что не может заняться мытьем посуды – так время шло бы быстрее, пока они не разойдутся по комнатам, – но ему запрещали помогать с домашними делами и в принципе делать “женскую” работу. При этом “мужские” дела, вроде вскапывания огорода или прочистки сточных желобов, также были под запретом, поскольку предполагали выход из дома при свете дня.

Его вклад в ведение хозяйства ограничивался тем, что он доставал вещи с верхних полок шкафов и двигал тяжелую мебель, чтобы тети могли под ней подмести. Вытряхивать мышеловки он сам отказался. Будь его воля, мыши могли бы лакомиться крошками прямо с тарелок и устраивать гнезда в карманах его халата.

После ужина они пересели в холодную гостиную и включили радиоприемник на минимальную громкость – не с целью послушать, а чтобы заглушить отдаленный гул с ярмарки. Тетушка Элси листала бухгалтерскую книгу, делала пометки о последних тратах и качала головой, возмущаясь перерасходам. После таких расчетов, как правило, наступал период строгой экономии, который длился до следующей удовлетворенной заявки в траст, когда в кладовке вновь появлялся кофе и золотистый сироп.

Тетушка Луиза сидела за карточным столиком и плела кружева в технике фриволите: перекладывала с одной стороны на другую тонкие деревянные челноки, похожие на рыболовные поплавки, и втыкала в законченные стежки иглу, однако работа продвигалась настолько медленно, что прогресс был едва заметен. Уильям не отказался бы сам научиться этому ремеслу – возможно, из-за его пользы для рыбалки, а еще потому, что для плетения требовались усидчивость и аккуратность, – но