Робкие создания - Клэр Чемберс

иногда вижу, как он возится со Смоки и выглядит счастливым.

– И рисует чаще всего животных. Я думала потому, что только их и видел из окна: лис, птиц…

– Но он все же испытывает привязанность к вещам – как ребенок к любимой игрушке. Например, то серебряное кольцо.

– Это для салфетки, – сказала Хелен. – С гравировкой в виде барсука. Странно – цепляться за такую вещь.

– Может, это его талисман. Или оберег… Вот только от чего?

– От чужой салфетки? – предложила Хелен, и они оба рассмеялись. – Мы говорим о нем как о ребенке, а ведь ему тридцать семь.

Гил призадумался:

– Трудно делать выводы, когда коммуникация настолько ограничена. Но мне кажется, он с подросткового возраста почти не общался с людьми, не считая тетушек. В нем действительно есть что-то от ребенка, какая-то непосредственность.

– Да, я тоже это заметила, – сказала Хелен.

– Он ведет себя со взрослыми так же, как мой Колин, когда ему было лет восемь. Пугливо. Уважительно. Ни намека на чувство собственной значимости. Вот почему было бы интересно увидеть, как он поведет себя с другом детства. Увидит ли в нем взрослого – или такого же ребенка?

– Ты прав. Он всегда занимает подчиненную позицию. Даже с женщинами младше себя – никогда не пытается командовать на правах мужчины или старшего по возрасту.

– А может, это просто способ выживания. Обычная защита, как у всех, кто живет в заведениях. – Гил постучал пальцем по обложке журнала. – Он же учился в школе-пансионе, вот и привык. Надел форму, смирился с отсутствием уединения и личной воли, научился быть тише воды ниже травы.

В конце дня Гил оставил Хелен ключ от своего кабинета, чтобы она могла воспользоваться его телефоном и обзвонить всех Кенли из лондонского телефонного справочника. Она одолжила у Олив из регистратуры том “Е – К” и приуныла, осознав масштаб задачи. Хелен в принципе не любила телефон – по ее опыту, он чаще всего становился источником плохих новостей или настоятельных просьб сделать что-то, чего она предпочла бы не делать. Приятные вещи – подарки, открытки, любовные письма, приглашения – обычно приходят по почте.

Хотя платить за звонки предстояло не ей, она прилежно дождалась шести вечера, чтобы действовал более дешевый тариф. Многочисленные “Ф. Кенли”, не носившие имя Фрэнсис, быстро отпали, но несколько перспективных Фрэнсисов по итогам расспросов оказывались то отставными полковниками, то пожилыми мировыми судьями, на которых уходило куда больше времени. К семи вечера ей уже надоело извиняющимся тоном задавать один и тот же вопрос, хотелось поужинать и лечь в горячую ванну. Позже она будет уверять Гила, что твердо решила: звонок М. Кенли из Транмор-Мэншнс в Чизике, станет последним. “Прекрасный пример того, как ты впадаешь в суеверие, когда устаешь”, – парировал он.

– Марион Кенли, я вас слушаю, – ответил приятный уверенный женский голос.

– А Фрэнсис дома? – спросила Хелен, выбрав формулировку, которая, как показала практика, наиболее эффективно вела к нужному результату при минимуме слов.

– Фрэнсис? Нет, он здесь давно не живет, – прозвучал озадаченный ответ. – Он вам дал этот номер?

– Нет. Я просто смотрю по справочнику. Пытаюсь найти Фрэнсиса Кенли, школьного друга Уильяма Таппинга из 1930-х.

На том конце провода повисла тишина – собеседница задержала дыхание. Хелен почувствовала, как учащается пульс: она знала, что нашла его, с той самой секунды, как услышала женский голос.

– Боже, это же как давно было. Фрэнсис – мой сын, – объяснила она. – С Уильямом все в порядке?

– Да-а, – протянула Хелен. – В физическом смысле – уж точно. Сейчас он находится в психиатрической клинике. Я одна из наблюдающих его… Врачей. Мы пытаемся восстановить картину ранних лет жизни Уильяма.

– Он потерял память и не может рассказать сам?

– Мы не знаем. Он не разговаривает.

– Господи. Бедный Уильям, – потрясенно воскликнула миссис Кенли. Затем добавила более строго: – А откуда вы вообще узнали имя Фрэнсиса?

Пересказ истории знакомства Хелен с Алистером Дагганом, кажется, ее успокоил.

– Я могу дать вам номер Фрэнсиса, но не уверена, что он чем-то поможет. Да, они действительно дружили. Уильям как-то приезжал к нам в Сассекс на каникулы, но это было давным-давно, до войны.

– Значит, вы с ним довольно близко познакомились?

– Разве что только в те две недели. Фрэнсис единственный ребенок, поэтому мы разрешали ему летом звать в гости друга. Они ловили рыбу, строили шалаши в роще, разводили костры. Обычные мальчишеские забавы. Мы их почти не видели. Но он был замечательным ребенком. Я его очень полюбила. Мне так жаль, что теперь… – Голос миссис Кенли задрожал.

– Вы встречались с его семьей? Уильям до недавнего времени жил с пожилой тетей.

– Помню, родителей у него не было, он жил с тетками, но я лично мельком видела только одну. Может, мой муж, Бэзил, и общался с другими, но я уже не могу узнать – его больше нет.

– Сожалею, – сказала Хелен, ощущая, насколько неуместны соболезнования от совершенно чужого человека.

– Ну что вы, – мягко отозвалась миссис Кенли. – Это случилось много лет назад. Сейчас, я продиктую номер Фрэнсиса.

Хелен подумала: “Они с сыном близки, часто созваниваются”. Судя по голосу – мягкому, мудрому, сочувствующему – она представила себе, как высокая стройная женщина с седыми волосами в плиссированной юбке и твидовом жакете стоит у окна своей квартиры и смотрит на платаны на тихой улице. Такие сильные женщины, что работали на Би-би-си, в войну водили санитарные машины, а теперь ухаживают за престарелыми соседями, заседают в комитетах, сдают комнаты студентам-иностранцам, пишут письма заключенным, – они всегда заняты, но никогда не устают. “Наверное, она совсем не такая, – решила Хелен. – Просто я нарисовала себе образ, полностью противоположный образу моей собственной матери, которой ни до кого нет дела, она вечно жалуется на усталость, хотя ничего не делает”. Как всегда, мысли о матери вызвали волну чувства вины и тут же за ней – раздражения. Они давно не виделись. Со дня рождения Лорейн, на который Хелен не пришла, минуло несколько недель, и еще больше – с последнего приезда в гости к родителям. Хелен понимала: надо извиниться и договориться о встрече, но знала, что не сделает этого. После целого вечера звонков ей меньше всего хотелось снова брать в руки трубку.

Номер Фрэнсиса Кенли оказался занят. Хелен была уверена – мать решила его предупредить. Но зачем? Новость о болезни Уильяма вряд ли поразит его как гром среди ясного неба, если они не общались больше двадцати лет. Хотя некоторым людям просто нравится делиться известиями об общих знакомых, особенно мрачными.

Когда ей наконец