Паткуль. Неистовый лифляндец - Борис Николаевич Григорьев

Обе делегации с трудом разместились в Нойбургском замке – особенно пышной и многочисленной была свита Августа, в которую входили не только саксонские деятели, но и некоторые влиятельные польские деятели. По сложившейся традиции, монархов в Биржах сопровождали избранные послы иностранных держав – прусский посланник в Москве и французский – в Варшаве. Впрочем, маркизу дю Эрону обстановка на переговорах не понравилась, потому что все переговоры проходили в обстановке секретности, и его на них не приглашали. Пётр привёз с собой российскую «достопримечательность» – шута Московского.

Биржи Паткулю чуть не стоили жизни – во время переговоров он стал жертвой странного покушения. По его собственным словам, попрощавшись с Августом после очередного разговора, он отправился в свои апартаменты. Не доходя до них, он прямо перед своими глазами увидел, как комната, в которую он должен был войти, объятая пламенем и клубами дыма, буквально взлетела на воздух. Расследования показали, что под апартаменты Паткуля кто-то заложил бочонок с порохом. Злоумышленник так и не был найден. Как известно, недостатка во врагах у Паткуля не было: в первую очередь о нём могли «позаботиться» шведы, но не исключалось, что в покушении приняли участие и некоторые влиятельные лица из окружения Августа. Вспомним хотя бы о Байхлингене и дю Эроне! Кстати о маркизе: зачем понадобилось приглашать на переговоры, главной темой которых было продолжение войны со Швецией, лицо, вынашивающее прямо противоположные цели?

Хозяином встречи был Август, и он развернул в Биржах все свои способности: переговоры и приёмы с обильными угощениями следовали бесконечной чередой, гремели пушечные салюты, сверкали огнями фейерверки, рекой лилось вино. Август соревновался с Петром в стрельбе из пушек по целям: он попал в цель два раза, царь – ни разу. Своей истинной цели переговоры достигли лишь 9 марта, через три недели после начала. Согласно заключённому договору, царь обещал помочь королю войсками численностью от 15 до 20 тысяч солдат с лёгкой артиллерией и финансовым обеспечением для их содержания. Кроме того, Август немедленно получал от Петра кредит на военные цели в размере 100 тысяч золотых рублей. По настоянию Паткуля союзники вновь подтвердили сферы своего влияния в Прибалтике: Эстония и Лифляндия – для Августа и Карелия с Ингерманландией – для Петра. К великому разочарованию Паткуля, русский царь, несмотря на уговоры, никак не захотел отказываться от Нарвы, входившей, по его глубокому убеждению, в состав Ингерманландии. Стороны договорились информировать и поддерживать друг друга в своих военных начинаниях.

В Биржах Пётр уделил внимание и польской части делегации Августа, в особенности вице-канцлеру Щуке. Царь, раз это не удавалось сделать самому королю Польши, хотел во что бы то ни стало привлечь Польшу к участию в войне. Но поляки просили Петра уступить им взамен Киев, и разговора не получилось.

Неутомимый дю Эрон пытался и в Биржах уговорить Августа и Петра сесть с Карлом за стол переговоров, но успеха не достиг. Маркиз, однако, добился у царя приёма, на котором Пётр «дружески» намекнул послу, что готов сблизиться с Францией за счёт Голландии, т.е. готов пожертвовать ради этого торговлей с Генеральными Штатами. Август тоже выкроил для француза свободную минутку и, изобразив на лице самую приятную улыбку, «осчастливил» посланника Парижа обещанием пойти на любые условия мира со шведами, которые ему продиктует Людовик ХIV. Он даже вручил французу чистый бланк будущего договора, который дю Эрон мог заполнить по своему усмотрению! Окрылённый успехом, маркиз прямо из Биржей отправился в Лифляндию, чтобы доложить своему коллеге графу Жискару о сногсшибательной новости.

Плохо же знал маркиз короля Августа! Некоторое время спустя в том же кабинете, в котором он улыбался маркизу, и за тем же столом, за которым он его принимал, Август с той же благосклонно-коварной улыбкой подписал с Петром наступательный союз против Швеции.

Из Биржей все участники переговоров двинулись на Митаву, оттуда – в Ораниенбаум и Аугустенбург, где царь под грохот пушечных залпов почтил память павшего здесь генерала и дипломата Г.К.Карловича.

Биржи стали своеобразным апогеем в карьере Паткуля при дрезденском дворе. Его звезда на дрезденском небосводе сияла так ярко, как никогда. Военная партия при его активном содействии победила, дни канцлера Байхлингена были сочтены и, казалось, что ничто уже не могло мешать Паткулю продолжать беспрепятственно играть роль ближайшего помощника и советника Августа. Правда, определённые неприятности Августу и Паткулю доставляли поляки – всё ещё бунтовала шляхта, не желавшая признавать своим королём Августа «Сильного».

После встречи в Биржах в Варшаве собрался Сейм, который, обычно неспособный добиться единства ни по одному вопросу, на сей раз проявил удивительное единодушие по вопросу войны со шведами. Сейм потребовал от Августа немедленно прекратить военные действия в Лифляндии и обнародовать результаты переговоров в Биржах. Августа назвали зачинщиков всякой смуты в республике, и открыто заявляли, что «более не считали себя связанными обязательствами с разбойником» из Саксонии. Воистину быть королём Польши в то время не было синекурой!

«Разбойник» неуклюже защищался, напоминая полякам, что в Лифляндии когда-то господствовала римско-католическая церковь, и принять её в лоно Польши – святая обязанность польской церкви. Слышали бы это лифляндские дворяне! И как, вероятно, возмущался Паткуль, услышав о такой аргументации короля!

Триумф Паткуля был недолговечен. Небо над горизонтом затягивалось тучами. Противники Паткуля отнюдь не успокоились и продолжали вынашивать планы его устранения. Не последнюю, если вообще не первую, роль в заговоре против ненавистного «выскочки» из Лифляндии играл всё тот же маркиз дю Эрон. Именно Паткуль приложил все усилия к тому, чтобы перечеркнуть планы Версаля в отношении короля Августа, поэтому посол считал его своим личным врагом. Не сидели сложа руки и шведские агенты. То, что не удалось сделать в Бирзене, решили повторить в Лейпциге.

Поскольку Август всё ещё нуждался в Паткуле как необходимом связующем звене с русским царём, свалить лифляндца традиционным методом, то есть, с помощью интриг и сплетен, вряд ли удастся. Но очернить его в глазах короля можно, только надобно было воспользоваться иными средствами. Почему бы не попытаться уничтожить Паткуля при помощи самого Паткуля? Он просто стал невыносим со своей открытой нетерпимостью, неуправляемой вспыльчивостью и гневливостью, безмерной надменностью по отношению к другим.

И если разобраться, то по существу такая оценка личности Паткуля имела под собой все основания – наследственные черты его характера уже давали о себе знать и ранее – недаром всё более отдалялся и охладевал Флемминг, демонстративно игнорировал услуги тайного советника Паткуля новый канцлер Фюрстенберг, а при дворе распускались всякие порочащие имя Паткуля слухи, в частности, называли все его далеко идущие планы химерой, а самого автора – искателем счастья и чинов, прожектёром-неудачником, который, предав шведского короля, может изменить и Августу.

Естественно, Паткуль почувствовал всю эту возню вокруг своей персоны и начал принимать свои контрмеры. Он добивается от Августа выпуска декрета, в котором король просит независимых юристов и экспертов страны оценить личность и поступки Паткуля, так «несправедливо осуждённого в шведском королевстве». Чтобы поддержать свой пошатнувшийся среди своих соплеменников и при европейских дворах авторитет, Паткуль организует публикацию т.н. дедукций, в которых известные юридические авторитеты, в том числе и Кристьян Томазиус, доказывают справедливость поступков бывшего подданного короля Швеции, объясняют его переход на службу к польскому королю и оправдывают борьбу за независимость Лифляндии. Дедукции распространяются по всей Европе и некоторые её экземпляры попадают даже в Швецию.

В брошюре «Основательная, но скромная дедукция невиновности Й.Р.Паткуля» бывший шведский подданный, оправдывая свой переход на службу от одного государя к другому, развивал революционные и далеко не безопасные для себя взгляды. Он, в частности, утверждал, что если монарх перестаёт заботиться о своём подданном, то подданный может считать себя вполне свободным по отношению к нему от всяких обязательств. Думается, что такой взгляд на вещи вряд ли был по душе королю Августу, и можно быть уверенным в том, что мимо злопамятного монарха этот пассаж не прошёл.

То, что потом произошло весной 1701 года, нам известно со слов самого Паткуля, в частности, из его дружеских писем к посланнику Моро. Противники Паткуля решили «зацепиться» за некоторые, ставшие их достоянием подробности его личной жизни.