Мешок с костями - Стивен Кинг

— Что ж, тогда и будем искать другое решение, — сообщил япустому, залитому солнечным светом кабинету. Я стоял в дверях, со скрайберомпод мышкой, обливаясь потом. Вариантов нет.

В сравнении с клетушкой Джо мой кабинет казался обжитым изаставленным мебелью. Меня встретили голые пол и стены. Ни ковра, нифотографий, стол и тот вынесли. Присутствие Джо в этой комнате более неощущалось, и внезапно я рассердился на Бренду Мизерв. Я вспомнил, как матьвыговаривала мне, если я по собственной инициативе делал то, что ей ненравилось: «Ты слишком много на себя берешь, а?» Такие же чувства испытывал ия, войдя к комнатку Джо: миссис Мизерв слишком много на себя взяла.

Может, прибиралась здесь не миссис М., послышался голос НЛО.Может, это работа Джо. Ты об этом не думал, приятель?

— Это глупо, — ответил я. — С какой стати? Едва ли онапредчувствовала свою смерть. Особенно если учесть, что она купила…

А вот этого я не произнес. Во всяком случае, вслух. Решил,что идея не из лучших.

И уже выходил в коридор, когда поток холодного воздуха, — иоткуда он только взялся в такую жару? — овеял мне лицо. Не тело, только лицо.Ощущение удивительное: словно руки мягко похлопали по щекам и лбу. Иодновременно вздох донесся до моих ушей… нет, пожалуй, не вздох. Торопливыйшепот.

Я обернулся, ожидая увидеть покачивающиеся занавески наокне, но они не шевелились.

— Джо? — спросил я, и при упоминании ее имени мое телосотрясла такая сильная дрожь, что я едва не выронил скрайбер. — Джо, это былаты?

Никакой реакции. Ничьи, призрачные руки коснулись моеголица, но занавески остались неподвижными, а ведь обязательно колыхнулись бы,будь хоть малейшее движение воздуха. Все застыло. В том числе и высокий мужчинас покрытым потом лицом и скрайбером под мышкой… Пожалуй, именно в том моментокончательно стало ясно, что в «Саре-Хохотушке» я не один.

И что из этого, спросил я себя. Даже если это и так, что изэтого? Призраки не могут причинить вреда.

Тогда я действительно так думал.

* * *

Когда после ленча я зашел в студию Джо (там кондиционерработал), я изменил свое мнение о Бренде Мизерв: все-таки слишком многого онана себя не брала. Практически все, что раньше находилось в комнатке,примыкающей к моему кабинету, во всяком случае то, что я помнил: квадратныйтурецкий ковер, зеленый, связанный Джо коврик, большая фотография, на которойона засняла луговые цветы, все перекочевало в студию. Словно миссис М. говориламне: я не могу облегчить твою боль и развеять печаль, и я знаю, что возвращениесюда разбередит старые раны, но я могу собрать все то, что вызовет боль, в одноместо, чтобы ты не натыкался на память о Джо неожиданно для себя. Вот это мнепо силам.

В студии голых стен не было. Стены покрывали творения моейжены. Связанные ею вещи, некоторые строгие, другие причудливые, квадраты избатика, тряпичные куклы, абстрактные композиции из ленточек желтого, черного иоранжевого шелка, фотографии цветов, а на книжной полке — незаконченная модель«Сары-Хохотушки» из зубочисток и палочек от леденцов.

В одном углу стоял ее ткацкий станок и деревянный сундучок спривязанной к ручке табличкой:

НИТКИ И ИГОЛКИ ДЖО! ПОСТОРОННИМ ВХОД ВОСПРЕЩЕН.

В другом — банджо, на котором она пыталась научиться играть,но отказалась от этой затеи, заявив, что от струн очень болят пальцы.

Третий угол занимало байдарочное весло и роликовые коньки сосбитыми носами и лиловыми помпонами на шнурках.

Но более всего меня заинтересовал некий предмет, стоявший нашведском бюро с убирающейся крышкой, которое занимало середину студии. Прижизни Джо, летом, осенью, в зимние уик-энды, которые мы здесь проводили, набюро горой лежали катушки с нитками, обрезки ткани, подушечки для иголок,рисунки, иной раз книга о гражданской войне в Испании или о знаменитыхамериканских собаках. Джоанна не любила заниматься чем-то одним. Более того,она обожала заниматься всем сразу. И ее стол наилучшим образом иллюстрировал еехарактер.

Теперь же я видел перед собой иное. Разумеется,напрашивалось предположение о том, что миссис М. собрала со стола весь хлам ирассовала по ящикам, но верилось в это с трудом. С какой стати ей этимзаниматься? Лишний труд.

А предмет, оставшийся на столе, прятался под серымпластиковым футляром. Я протянул руки, чтобы снять его, но пальцы застыли вдюйме или двух, потому что мне вспомнился (Дай ее сюда. Это мой пылесос) старыйсон. Воспоминание промелькнуло в моей голове и исчезло, совсем как дуновениехолодного воздуха несколькими минутами раньше. А как только оно исчезло, я снялфутляр с моей старой пишущей машинки «Ай-би-эм селектрик», которую я уже многолет не видел. Даже не подозревал, что она до сих пор в доме. Я наклонился кней, заранее зная, что настроена она на шрифт «курьер», мой любимый. И,разумеется, моя догадка подтвердилась.

Но каким образом моя пишущая машинка могла попасть в студиюДжоанны?

Она рисовала (пусть и не очень хорошо), фотографировала(иной раз более чем удачно) и, случалось, продавала свои снимки, вязала,вышивала, ткала и красила ткань, могла взять восемь из десяти основных гитарныхаккордов. Разумеется, она могла писать, как и практически все, кто защищалдиплом по английской литературе. Собственно, потому они и выбирали этудисциплину. Но демонстрировала ли она литературное дарование? Нет. Несколько еепоэтических экспериментов закончились неудачно, и она поставила на этом крест.«Ты пиши за нас обоих, Майк, — как-то сказала она мне. — Это твоя епархия. А ябуду понемногу заниматься всем остальным». Сравнивая уровень ее стихов сдостижениями в вышивке, вязании, фотографии, я склонялся к мнению, что онаприняла мудрое решение.

Но на ее столе стояла моя старая «Ай-би-эм». Почему?

— Письма, — высказал я догадку. — Она нашла мою «Ай-би-эм» вподвале и принесла в студию, чтобы печатать письма.

Только Джо этого бы не сделала. Она показывала мнебольшинство своих писем, часто просила дописать короткий постскриптум,напоминая старую присказку о детях сапожника, остающихся без сапог («Подругижены писателя никогда не получают от тебя ни строчки, — упрекала она меня, — аесли бы не Александр Грэхем Белл, то твое общение с ними вообще бы свелось кнулю»). И со времени нашей свадьбы я не видел ни одного ее письма,отпечатанного на машинке. Она считала делом чести писать личные письма от руки.Печатать она, конечно, умела и, если возникала необходимость, могла, пусть имедленно, без единой ошибки напечатать на «Ай-би-эм» деловое письмо. Но дляэтого она всегда использовала мой компьютер или собственный «пауэрбук».

— И что все это значит, милая? — спросил я и принялсяобследовать ящики.