Робкие создания - Клэр Чемберс

сигаретой перед выключенным телевизором. Мать стояла у плиты, разбивая деревянной ложкой комки муки в подливке. Она обернулась, не улыбаясь. Годы горьких разочарований вырезали у нее на лице глубокие морщины, опустили уголки губ и согнули спину.

– Чем помочь? – спросила Хелен веселым тоном, который обычно берегла для пациентов.

– Ничем, все готово. Попроси отца нарезать мясо.

На блюде лежал небольшой, с кулак, кусок говядины. На гарнир жареный картофель, капуста и – только ради Хелен – морковь. Они расселись за тесным кухонным столом, столовой в доме не было. Хелен с матерью по одну сторону, отец напротив. Ноги еле помещались и при малейшем движении ударялись друг об друга.

Хелен заговорила о дне рождения Лорейн, расценив, что тема безопасная и вызовет добрые воспоминания.

– Ну, конечно, пришлось ехать к ним. Они-то сюда не приезжают.

Визиты к Клайву и Джун были чуть ли не единственной радостью матери, ее редким выходом в свет, но даже тут она не могла удержаться от едких замечаний.

– А вы их приглашали?

– Да я ж не говорю, что нужно устраивать праздник. Но могли бы и заехать хоть иногда.

– Наверное, работа…

– Джун работает на полставки. Клайв ей такую хорошую машину купил, а она, кажется, даже не садится за руль.

– Она боится водить. Да и правых поворотов по пути в Ширли много.

Хелен отложила нож и вилку, чтобы не опустошить тарелку раньше родителей. Она сильно проголодалась, а порции были скромные. Мать медленно, почти нарочито, добавляла соль, перец и хрен.

– Я слышала, Клайв купил кинокамеру?

– О да, все тыкал ей в лицо. Денег куры не клюют. Но вечер был приятный, – признала она. – Джун хорошо печет.

– Она девчонку свою совсем затюкала, – вдруг вступил отец. Хелен показалось странным, что он заступается за внучку, но, возможно, получится этим воспользоваться.

– Похоже, Джун никак не примет, что Лорейн взрослеет.

Мать едва притронулась к еде. Она нарезала морковь и мясо кусочками, наколола на вилку, подняла ко рту и снова опустила, так и не донеся до рта.

– Не поверишь, кто тут нагрянул к нам на днях. Ни с того ни с сего. – Она смотрела на Хелен с ожиданием, словно та должна была угадать.

Хелен моргнула.

– И кто же?

– Наша Кэтлин. Дочка кузины Мэри. Просто появилась на пороге, без всяких предупреждений.

– Как мило, – сказала Хелен, и сердце у нее сжалось.

Вести разговор о Кэт Радден, притворяясь, что ничего о ней не знаешь, – то еще испытание на лицемерие, которое не приносило ни капли удовольствия.

– Шла к подруге в больницу и решила заглянуть на чай. Хорошо, хоть печенье в доме было.

Подливка покрылась корочкой. Хелен подбирала безобидный вопрос, который могла бы задать обычная дальняя родственница. Но в голове вертелись лишь фальшивые фразы.

– Долго она у вас пробыла? – наконец выдавила она.

– Да, мы отлично поболтали. Вылитая мать. Говорила, что хотела навестить тебя еще три года назад, когда я у нее ужинала. Интересно, почему так долго тянула.

– Люди часто так говорят, – сказала Хелен, пожав плечами.

– Узнала какие-нибудь новости про ту часть семьи?

Отец доел и отодвинулся от стола, чтобы выкурить сигарету между блюдами. Он уже слышал эту историю, и взгляд его затуманился, как обычно бывает, когда человек думает о чем-то своем.

– У Мэри диабет, – с еле уловимым злорадством сообщила мать. Соперничество между ветвями семьи все еще тлело, и здоровье было единственной ареной, где она чувствовала себя победительницей. Унося тарелки к мойке, она начала перечислять болезни прочих родственников. Имен Хелен не знала, но этот перечень – артрит, водянка, желчные камни, подагра, опоясывающий лишай – вызывал гнетущее впечатление. Казалось, вся родня лежит прикованной к постелям.

– Ох ты господи! – наконец сказала Хелен, пока мать вынимала из формы пудинг. У нее никак не получалось освободить форму от бечевки, а еще требовалось перелить заварной крем из кастрюли в кувшин. – А что, хороших новостей нет? – Наконец узелки были развязаны, и пудинг с мягким чавкающим звуком плюхнулся на блюдо. По бокам потекло клубничное варенье, собравшись внизу в лужицу.

– Ах да! Не знаю, правда, хорошая ли это новость в ее возрасте. Кэтлин снова в положении.

Произнесенные как бы между прочим слова отозвались в голове Хелен серией маленьких взрывов. Где-то вдалеке она услышала, как ее собственный голос безупречно спокойно произносит:

– У них ведь уже двое детей, да?

Щеки пылали от шока, который она изо всех сил старалась скрыть, но родители даже не смотрели на нее. Выпуклый пудинг с красными прожилками внезапно показался ей отвратительным, почти непристойным.

Мать положила ей порцию, и капля горячего варенья обожгла запястье. Хелен вскрикнула и побежала к раковине, чтобы спрятать страх и смятение. “Беременна! Ладно, сейчас не до этого, – говорила она себе. По руке стекала ледяная вода. – Надо притвориться, что все нормально. Еще один ребенок! Еще целых восемнадцать лет!”

– …Я сразу заметила, но не знала, стоит ли поздравлять. Понимаешь, ей же за сорок. Рискованно, очень рискованно… – продолжала мать.

Хелен вытерла руки и вернулась за стол. Замешательство теперь можно было списать на боль от ожога – на коже остался розовый след размером с монетку.

– В каком смысле – рискованно? – отозвалась другая, вежливо участливая Хелен.

– Ну, с возрастом возрастает риск родить ребенка с каким-нибудь уродством. Я вот помню, у нас по соседству жила женщина, родила в сорок девять, так у ее сына уши не выросли вовсе.

– Боже правый, – проворчал отец. – Обязательно обсуждать это за едой?

Мать сжала губы, и на время в комнате повисло молчание. Хелен перекатывала во рту кусочек пудинга, не в силах его проглотить. Она напрягла всю силу воли, чтобы сдержать рвотные позывы.

Сидевший напротив отец обронил на свитер каплю заварного крема. Еще недавно такая мелочь вывела бы его из себя и никто не осмелился бы сказать ему об этом, чтобы не оказаться крайним. Теперь же болезненно-желтое пятно сияло влажным блеском, и Хелен передернуло от отвращения.

В ее нынешнем состоянии прежняя привычка быть осторожной, даже угодливой, вдруг показалась ей смехотворной, и она неожиданно резко сказала:

– Папа! – И указала ему на грудь.

К ее удивлению, он молча взял салфетку и вытер пятно.

“Почему он ничего не сказал? – кричал в ней внутренний голос. – Он ведь давно знал!” Молчание Гила ударило больнее самой ситуации. Если она не его конфидентка, не хранительница тайн его сердца, то кто она вообще?

Мать бросила на нее холодный взгляд.

– Прости, – сказала Хелен, отложив ложку и положив руку на живот, намекая на сытость. –