Робкие создания - Клэр Чемберс

class="p1">– Ага, а потом, чего доброго, и свою рыбную котлету ей отдашь!

Уильям не стал отрицать. Он терпеть не мог эту их рыбу – больше кожи да костей, чем мяса, прямо как тетушка Элси.

– Кошки умеют сами добывать себе пищу, – продолжала она, не дожидаясь возражений. – Птиц и мышей ловит, если голодна.

– Я не стану отдавать ей нашу еду. Только молоко – и только мое, – пообещал он.

– В дом не пущу, – добавила тетушка Элси. – Запачкает ковры. А если хозяин ее появится? Начнет искать, в двери стучать, скандал поднимет?

– Не ругай его, – робко сказала Луиза. – Он ведь и в сад-то выйти не может. А так хоть компания будет.

Тетушка Элси, вовсе не деспот по натуре, тяжело вздохнула, но сдалась:

– Ладно, пусть ходит на кухню. Но чтоб ночевала на улице!

Она положила тапку сушиться на бойлер, натянула покрытые засохшей грязью ботинки, в которых работала в саду, и отправилась к гладильному валику. Такой компромисс вполне устраивал Уильяма. Он и раньше, даже зимой, если ночью было ясно, прокрадывался в сад, чтобы понаблюдать за лисами и барсуками, вдохнуть запахи увядающей природы и полюбоваться звездами. Ему казалось, что тетушки об этом знают. Теперь еще и за кошкой можно приглядывать.

– Я назову ее Босвелла, – признался он тетушке Луизе.

– Какое-то чудное имя, – сказала она, отмывая в раковине покрытые копотью руки. – Откуда ты его взял?

– Пса Фрэнсиса звали Босвелл.

– Ах вот как… По-моему, Снежинка – более подходящая кличка для кошки.

На мгновение Луиза пожалела, что спросила. О семействе Кенли никогда не упоминали – даже вскользь. А теперь выходит, что навязчивые воспоминания о несчастной шавке будут всплывать каждый раз, когда кошка запросится в дом.

– Или Пушинка, наконец, – отчаянно выпалила тетушка.

– Она же короткошерстная, – объяснил Уильям, качая головой. – Ни капли не пушистая.

Луиза не сдавалась и продолжала называть кошку Снежинкой, надеясь, что со временем кличка приживется. Но у Босвеллы неожиданно появилась союзница – тетушка Элси, большая поклонница великого биографа Джеймса Босвелла. Она не сомневалась в истинном происхождении этой клички и не видела связи с запретной фамилией Кенли.

– Почему ты называешь Босвеллу Снежинкой, в самом-то деле? Ты что, с ума сошла? – однажды утром высказала она сестре, и безыскусная кличка была немедленно забыта. Несколько месяцев Босвелла жила у них на правах гостьи: ее впускали сразу после завтрака и выставляли на улицу перед сном. Элси не обращала на нее особого внимания, но Луиза вскоре, как и Уильям, втайне начала ее подкармливать. Однажды он заметил, как она спрятала в карман фартука рыбью голову, предназначенную для супа, дождалась, пока Элси выйдет из комнаты, и бросила за дверь, где ждала Босвелла. Однако оба делали вид, что никаких подачек не было.

Уильям проводил с кошкой несколько часов в день: играл с ней, дразня кисточкой на поясе халата или катая клубок. Ему нравилось наблюдать, как она сосредоточенно следит за игрушкой, а затем одним точным прыжком достигает цели. Иногда, если кошка лениво разваливалась посреди пятна солнечного света на кухонном полу, он брал ручку с заточенным пером и делал наброски легкими штрихами. Но лучше всего было, когда она сама приходила к нему, прыгала на колени и, свернувшись клубочком, лежала там часами, позволяя гладить себя, ласкать – и тогда он знал, что его любят.

Единственным, чего Уильям не мог простить Босвелле, была ее привычка ловить птиц и оставлять их, искалеченных, но еще живых, на пороге задней двери.

Однажды там оказался даже обезглавленный бельчонок, с торчавшей из шеи обнаженной плотью и пышным хвостом, который все еще трепетал на ветру. Он понимал, что охота – часть кошачьей природы, и не так возмущался бы, если бы она хотя бы ела свою добычу. Но это было просто убийство ради забавы, напоминавшее ему о жестокости мира.

В конце января начались снежные бури. Сестры Таппинг, привыкшие постоянно жить как в осаде, с мрачным удовольствием воспринимали тяготы, к которым теперь были приобщены и другие. Точно так же они переживали войну – по крайней мере, до 1944 года, когда даже осознание всеобщих страданий перестало утешать.

За исключением тревоги за Босвеллу, метель почти не отразилась на привычной жизни Уильяма. Сад казался совершенно незнакомым местом, где тачка, поилка для птиц, оставленная в земле лопата превратились в пухлые сугробы или сверкающие ледяные скульптуры. Огород в парке напротив стал похож на гладкое поле, изрезанное извилистыми тропами. На склоне дети катались на санках или украденных с кухни подносах, бросались снежками в работяг с лопатами, которые расчищали дорожки.

Курьер из потребительского кооператива больше не развозил продукты на велосипеде, поэтому тетушка Элси отправилась в магазин сама, взяв две авоськи и надев длинную шубу, принадлежавшую еще их матери во времена былого благополучия. Теперь это была лысеющая, мятая шкура, пропахшая нафталином. Элси с покрасневшими от мороза щеками вернулась с недельным запасом провизии. В “Кройдон таймс” написали, что возле паба под толстым слоем снега нашли коляску с младенцем. Тетушка Луиза возмущенно прочитала новость вслух, поражаясь людской жестокости. Страдания детей всегда доводили ее до слез.

– Он замерз насмерть? – спросил Уильям, беспокоясь за Босвеллу, которая не пришла утром, как обычно.

– Нет, слава богу. Двое мужчин успели привезти коляску в полицейский участок.

– Будет родителям урок, когда из паба выйдут, – с удовлетворением заметила тетушка Элси.

Погода как будто издевалась над ними. То метель, то оттепель, потом температура снова падала и тротуар покрывался бугристой ледяной коркой, потом снова буран, заметавший входную дверь сугробами. В голубоватом лунном свете Уильям вышел на улицу, чтобы расчистить дорожку к погребу с углем, но обнаружил, что там почти ничего не осталось. Крупнейшие поставщики отказывались от доставки – новые партии топлива не могли пробиться с севера Англии, где все было еще хуже, а местным фабрикам грозило закрытие. Тетушка Элси снова вышла за керосином, но опоздала – достать его было уже невозможно. Она купила свечей на случай отключения электричества, хотя их и так было достаточно, к тому же в их пламени не согреешься. Тетушки поддерживали слабый огонь в кухонном бойлере, чтобы не дать замерзнуть трубам, подкидывая уголь по чуть-чуть, чтобы остатки расходовались медленнее. Другие комнаты быстро остывали и становились почти непригодными для жизни. Вся семья собиралась на кухне в верхней одежде. Уильям, у которого не было пальто со школьных времен, надел поверх самых теплых свитеров халат, на ноги – две пары носков, на голову – балаклаву. Вылазки в замороженные области дома требовали безрассудного самопожертвования.