Равенсбрюк. Жизнь вопреки - Станислав Васильевич Аристов

вокруг всего этого помещения, чтобы хотя бы подставить под кран рот, чтобы напиться, потому что нас жажда мучила.

И. И вас допрашивали?

Р. Нет, нет.

И. То есть вы там какое-то время были как в пересыльном пункте?

Р. Это в тюрьме допрашивали, когда до, когда я была арестована только, около с этим заводом, где я работала. Там да, но в основном, конечно, они считали, что это саботаж, было записано так, и этого достаточно для того, чтобы отправить в концлагерь.

И. А там как раз на этом заводе, где вы проволокой занимались, вы сказали, что поляки подошли и сказали, как плести.

Р. Да.

И. То есть они сказали вам это, чтобы получился саботаж, а вы не знали?

Р. Ну откуда же я могла знать. Что я пришла как специалист по канатному делу?

И. После Берлина вы оказываетесь в Равенсбрюке?

Р. В Равенсбрюке.

И. Вы не знаете, что это за лагерь, но когда вы его увидели, какое было первое впечатление? Вот когда вы шли от станции.

Р. Нет, это не от станции. Это нас привезли в закрытых фургонах таких. Подъехали к каким-то воротам, нас как бы как мешки выбросили, и вот у этих ворот так мы и стояли все. Завели нас на территорию, там, естественно, мы увидели и собак, и надзирательниц, и крик этот, крик надзирательниц, потому что от заключенных была тишина. И тут же вот с правой стороны стояло это здание с душем. Нас сразу туда и повели, в душ так называемый. Там и одели, там и раздели, там и остригли.

И. И после него на карантин?

Р. После него в барак.

И. Он, этот барак, располагался отдельно от других или как?

Р. Там же много было этих бараков, так что просто вот в барак, мы же не спрашивали, кто там еще находится. Потом мы уже узнали, что это карантин, а так конечно.

И. И долго вы в этом бараке находились?

Р. Ну, где-то месяц примерно.

И. На работу вас не выпускали? Как это происходило?

Р. Нет, на работу мы там не ходили. Ну, убирали территорию, но на такие работы нас не отправляли. Там же был рядом «Сименс».

И. Вы в течение этого месяца с кем-нибудь из заключенных, из русских, советских женщин, контактировали? То есть вот кто-нибудь с вами вообще общался, кто уже был в лагере?

Р. Естественно, конечно, конечно. Там было много, там и русский блок был.

И. То есть это были военнопленные?

Р. Нет, ну мы, во-первых, не разбирали, кто есть откуда и что. То есть я же вообще представляете, что тишина во всем, и не дай Бог никакому человеку прожить это время и молчать, только плакать, когда никто не видит. Есть, кстати, очень хорошее выражение: «Плачь, чтобы твоих слез никогда никто не видел».

И. То есть вы общались с русскими женщинами.

Р. Да, ну каждый рассказывал, естественно, о своем – почему он попал, как он попал, а потом для них и не нужно было особых причин, как попасть туда.

И. И Вы в Равенсбрюке, получается, после этого месяца карантина еще какое-то время, а потом вас отправляют в Нойбранденбург.

Р. Там несколько лет назад я была, на месте концлагеря. Ну что там можно увидеть. Конечно, это, притом там, видимо, был историк, ему было интересно. Это может, понимаете, это может только тот человек, который был в том месте, знать. Есть иногда малейший нюанс, который знает только человек, который был там. Вот он, значит, мне говорит: «Вот скажите, где были ворота, вот куда вы входили?» И я ему сказала, здесь было двое ворот. Одни, куда мы входили, а вот с этой стороны, он как бы с горки так шел, были для мастеров. Вот был среди них мастер Ланг, как мы знали. Это был обермайстер. Ну, это зверюга был. Вы знаете, когда он шел оттуда, из своих ворот, он такой высокий был, и всегда разлеталась его одежда так. Он был зверюга настоящий.

И. И сколько ему лет примерно было?

Р. Ну, мне сейчас сложно сказать, но лет сорок пять, вот так. Вот вам два разных человека: этот мастер просто, который оставлял нам газету или бумажку, чтобы мы имели, на чем писать. Он большего не мог, потому что он знал, что он также… У нас же был случай тоже, когда одна из надзирательниц, несмотря на этих зверей, одна из надзирательниц не могла выдержать, и вот эта проволока, в Бранденбурге так же было, только там, в Равенсбрюке, была стена, а это была просто проволока, вот так же была протянута. И одна из надзирательниц не выдержала наших пыток и бросилась на эту проволоку. Ее же наши заключенные, притом наша русская женщина, оторвала буквально, спасла ее, но она стала такой же заключенной, как и мы. Понимаете, вот возьмите, у меня прекрасный друг, Бербель Шиндлер-Зефков[755]. Может быть, вы слышали и знаете, да. Это прекрасный человек, она сюда приезжала, она знакома и с дочерью, и с внуком. Является, она считается генеральным секретарем в комитете. Ее отец был антифашист, и памятник ему в Берлине стоит. Так что еще и еще раз говорю, никогда нельзя рассматривать человека через нацию, а именно как человека.

И. А вот эта ауфзеерка, надзирательница, которая бросилась на колючую проволоку, судьба ее вам неизвестна?

Р. Мне так сложно, конечно, сказать, ведь мы же жили, это, знаете, сейчас трудно представить. Мы даже боялись иногда, то есть не иногда – это точно, мы даже боялись в анкете писать, что кто-то за границей. Или же возьмите, мне было тяжело после смерти мужа, тяжело просто материально, и сестра мужа сказала: «Мы Лилю возьмем к себе, дочь, а ты поезжай». Меня пригласили в качестве переводчицы работать в нашей воинской части в Германии. Это уже 1954 год. Определили и оклад, и должность, и город, в котором я должна быть. «А по месту работы зайдите в органы, сдайте документы только». И сидел оперативник. Я ему принесла все документы, а он говорит: «Мне еще нужно брачное свидетельство». – «А зачем? – я говорю. – Я вам принесла о смерти мужа». – «Нет, принесите мне и брачное свидетельство». Принесла. Написано Илья Абрамович. «А кто вам вообще сказал, что нам переводчики нужны?» Таков был ответ сразу. Так что мы ведь долгие годы вообще никому ничего… Мне-то скрывать нечего было, наоборот, командование, я жила за городом, командование написало просьбу в Моссовет, учитывая все мое прошлое, предоставить мне, как работающей в Московском военном округе, предоставить мне жилплощадь в Москве. Мне предоставили генеральскую