Книга начал - Салли Пейдж

одиночества не покидало меня. Это чувство было гораздо сильнее, чем когда погибли мой отец и брат. Кроме того, меня мучило чувство вины, потому что они умерли совсем молодыми, а она дожила до глубокой старости. Но я ужасно скучал по ней. Я пытался с головой окунуться в свои изыскания, касающиеся Хайгейтского кладбища, но…

Он снова протягивает руки с пустыми ладонями.

– А как же призраки? – спрашивает Руфь, и Джо вдруг вспоминает, с чего начался этот разговор, – с вопроса Малкольма, верят ли они в духов.

– А-а, призраки… точнее, один из них. – Тон Малкольма внезапно становится серьезным. – Я ни в коем случае не утверждаю, что действительно видел призрака, но никак не могу отделаться от ощущения, что со мной произошел один случай, когда я отчетливо почувствовал, что моя мать… будто протянула мне руку с того света. Не сомневаюсь, что теперь вы точно сочтете, что перед вами сидит выживший из ума старый маразматик.

Кто-кто, а уж Джо так отнюдь не думает.

– Как это произошло? – интересуется она.

– Я был на кладбище. Прошлой зимой, когда холодный день подходил к концу и на землю опускался еще более холодный вечер.

Малкольм окидывает взглядом уже потемневшие окна паба, за которыми виднеется только свет уличных фонарей, похожих теперь на подвешенные в оконных рамах елочные шары.

– Я сидел в самой тихой части кладбища, где частенько любил бывать, когда хотелось поразмышлять над собственной жизнью. Но в тот вечер в сердце мое закралось отчаянное чувство полной безысходности. Я спрятался позади большого надгробного памятника, чтобы никто не смог меня видеть, сел прямо на холодную землю… спрятался там от всей вселенной. – Малкольм едва заметно покачивает головой и пытается улыбнуться. – Большую часть своей жизни я только и делал, что прятался от вселенной. Человек в сером.

В голове Джо мелькает образ тапок в фиолетово-оранжевую полоску с вышитыми золотом птичками.

– Я не видел никакого смысла тянуть эту лямку дальше. Мне хотелось умереть. Не то чтобы я принял важнейшее решение в своей жизни… в сущности, мне было почти все равно – я просто подумал, если посижу здесь подольше, замерзну и умру.

Руфь берет Малкольма за руку:

– Я очень хорошо понимаю это состояние, Малкольм. Люди часто думают, что решение покончить с собой – решение грандиозное… это, конечно, правда, но лишь до определенной степени. Когда человек впадает в глубочайшее отчаяние, все, в том числе и это решение, может показаться незначительным, как решение, скажем, сходить в магазин.

– Да-да, – с горячностью откликается Малкольм.

Джо становится ясно, что эта маленькая, похожая на птичку женщина в своей жизни действительно многое повидала. А также что для ее новой подруги привычно называть вещи своими именами: да, это была попытка покончить с собой.

– И что было дальше? – спрашивает Джо и берет Малкольма за другую руку.

– Итак, я сидел на земле. Даже пальто снял, чтобы ускорить ход вещей. Слышал, как ударил церковный колокол, пробил час ночи. Потом помню, как пробило четыре. Возможно, на какое-то время я забылся сном. К тому времени я уже совсем не чувствовал холода, все тело онемело, и голова кружилась. Я отчетливо помню, что стояла полная тишина. У меня было чувство, будто я совершенно изолирован от города за стенами кладбища и, вероятно, был уже одной ногой в могиле. Я подумал, что осталось совсем немного, и если я сейчас снова засну, то больше уже не проснусь.

Джо потрясенно охает, и Малкольм сжимает ее руку.

– И в эту минуту вдруг по самому краю надгробия совсем близко от меня прошла лисица. Она прервала свой путь и просто стояла там и смотрела на меня.

«Ага, лисицы», – думает Джо; она вспомнила, что, рассказывая историю про животных, которые в канун Рождества обретают дар человеческой речи, Малкольм упомянул лисиц.

– Не представляю, как долго мы смотрели друг на друга. В темноте ее было плохо видно, но я помню рыжее пятно и… о, как ярко горели ее глаза! И тут вдруг я вспомнил историю, которую мне рассказывала мать…

Джо видит, как в темноте блестят от слез его глаза.

– До Рождества оставалось несколько дней – я не помню точно, какое это было число, – но я подумал, если это канун Рождества, то лисица, может быть, заговорит со мной. Я понимаю, это звучит глупо, но в тот момент я знал, что скажет мне эта лисица.

Желая его подбодрить, обе женщины дружно кивают. По длинному носу мужчины катится слеза.

– Она скажет: «Малкольм, главное, иди вперед, не останавливайся, и все у тебя наладится. Но ты можешь себе помочь, если найдешь для себя какое-нибудь по-настоящему интересное хобби». – Малкольм издает какой-то звук: то ли всхлипывает, то ли усмехается. – Мама всегда старалась привить мне интерес к жизни.

Джо хочет что-то сказать, но Малкольм перебивает ее:

– А самое главное, я остро чувствовал, что эта лисица пришла ко мне, чтобы поддержать меня, сказать то, что всегда говорила мне мать. Что я – Малкольм Басвелл, и одного этого должно быть достаточно.

Джо чувствует, что у нее самой на глаза наворачиваются слезы.

– Потом лисица махнула хвостом и убежала, а я вдруг понял, что надо делать с собранными мной материалами; вот так и родилась мысль написать книгу, в основе которой лежат встречи с призраками в ночь перед Рождеством.

– Я ни минуты не сомневаюсь в том, что к вам приходила сама Ева. Она хотела хоть немного с вами поговорить и тем самым подбодрить вас. – Руфь отпускает руку Малкольма и поднимает свой бокал с глинтвейном.

– Вы действительно так считаете? – спрашивает Малкольм, в голосе которого слышится и недоверие, и надежда.

Джо тоже берет в руку свой бокал.

– Ну конечно, – серьезно говорит она.

И Джо искренне так считает. Ее охватывает радость оттого, что рядом с ней сейчас нет Джеймса. Он обязательно придрался бы к чему-нибудь, стал бы высмеивать эти глупости. Но для Джо во всем, что сейчас происходит, имеется глубокий (хотя с точки зрения логики необъяснимый) смысл.

Малкольм улыбается им обеим, и по щеке его бежит еще одна слеза.

– Платок! – Руфь роется в сумочке в поисках бумажных платочков.

– У меня раньше не было ни одного близкого человека, с которым можно было бы поделиться… рассказать об этом, – добавляет Малкольм, с благодарностью принимая у нее бумажный платок, – и, если честно, работа над книгой так мало продвинулась, что мне порой хотелось…

– Вернуться на кладбище на постоянной основе? – подсказывает ему Руфь, и Малкольм смеется.

«Как приятно слышать его смех», –