Ингвар и Ольха - Юрий Никитин

– Вот это да! Ингвар, продай ее мне.

– Не для продажи, – буркнул Ингвар.

– Нет? – удивился Рудый. – А для чего ж еще?А, для себя наконец решил завести… Что ж, такая девка аскета заставит выйти изпещеры!

– Рудый, – сказал Ингвар, морщась, – этокнягиня древлян. Я везу ее в Киев к Олегу, пусть решит ее судьбу сам.

Рудый оценивающе рассматривал Ольху, что ответила холоднымвзглядом, уже поняв его суть, возмутился:

– Что ты все на старика да на старика! Ему помогатьнадо, а не перекладывать все на его плечи. Давай ее судьбу решим прямо сейчас.Если не хочешь продать, то давай разыграем в кости!

Ингвар торопливо одевался. Ольха отвернулась к стене,услышала его недовольный голос:

– Все знают, как играешь. У тебя кости особые.

– Твои кинем!

– И на них порчу наведешь. Нет, я везу ее в Киев кОлегу!

Рудый выставил перед собой обе ладони:

– Ну-ну, зачем кричать? К Олегу так к Олегу. Твоегоконя уже седлают, пора ехать. Солнышко подсушивает землю, к обеду обнимешьвеликого князя.

Ингвар раздраженно обернулся к Ольхе:

– Долго будешь лежать? Вставай, а то подниму силой.

Рудый захохотал, глядя то на ее лицо, то на Ингвара. Наконецухватил его за локоть, потащил к двери:

– Может быть, я делаю ужасную ошибку. Может быть, онарассчитывает, что грубо сорвешь с нее одеяло, заставишь встать…

– Я это и собирался сделать! – воскликнул Ингваруже с порога, он не давал себя утащить в сени.

– …встать голой, – продолжал Рудыйневозмутимо, – чтобы ты узрел все ее прелести…

Ингвар исчез, будто оттуда выдернули. Рудый подмигнул Ольхе,ушел и плотно закрыл за собой дверь. Ольха сердито сбросила одеяло. Ее платье,распятое на стене, за ночь высохло, как и башмачки, что стояли подле очага, нотолько Рудый заметил, что она лежит под одеялом совершенно обнаженная!

Воздух во дворе был свежий, чистый, как вода в колодце. Насинем-синем небе солнце было вымытое, ясное. Весело и счастливо верещали птицы,ласточки носились высоко, а еще выше, настолько, что стал невидимым, рассыпалтрели жаворонок.

Дружинники выводили коней, оседланных, собранных в дорогу.Возле колодца плескался огромный грузный человек. Ольха по седому чубу набритой голове признала Асмунда. На него лили ведрами воду, он довольно ревел,фыркал, по-медвежьи бил себя кулаками в грудь. Бухало, будто стучал висполинское било.

Двое младших дружинников почтительно держали его доспехи.Ольхе показалось, что держат с натугой, покраснев от усилий.

Незаменимый Влад, пока Ингвар спал, поднял и собрал всюдружину. Тому оставалось только влезть в седло своего Ракшана, жеребец был бодри весел, да посадить и связать пленницу.

Когда выезжали со двора, Ингвар с удивлением уставился наодного парня в толпе зевак, что смотрели на вооруженных русов через плетень.Тот был в плечах косая сажень, ростом не уступал русам, а грудь была широка,как амбарная дверь. Голубые глаза смотрели ясно, без страха и удивления. Судяпо могучим рукам, больше похожим на бревна, и ладоням, как лопаты, он легколомает подковы, а если поднатужится, то и по две разом.

Ингвар остановил коня, указал на парня:

– Эй ты! Подойди-ка ближе.

Парень не сдвинулся. Глаза стали угрюмыми, в них медленнопроступила злость, упрямая решимость. Дружинники заехали с двух сторон,кольнули его копьями. Нехотя он перелез через плетень. Ноги его были в лаптях,но и сквозь простые портки из полотна Ингвар угадал сильные мышцы, когдаколенями можно так сжать коню бока, что захрипит и падет замертво.

– Пойдешь с нами, – велел Ингвар. Парень смотрелпрямо на горло воеводы, пальцы непроизвольно сжимались, будто уже дотянулся доврага.

– На продажу его? – спросил Павка.

– Нет, слишком хорош, – бросил Ингвар. – Жальупускать такого богатыря. Он лучше будет смотреться в нашей дружине, чем сярмом на шее!

Дружинники заговорили, на парня посматривали весело, ужепо-дружески. Павка похлопал парня по спине, широкой, как склон горы.

– Поздравляю! С тебя кубок медовухи.

Парень тряхнул плечом, сбросил руку руса. С другой стороныпарня уже хлопал по плечу Боян.

– С нами не соскучишься! Получишь меч, доспехи, доброгоконя, две серебряные гривны на прокорм. Все девки наши, все подвалы с бражкой…Эх!

Парень отступил на шаг. Голос был хриплый, но твердый:

– Нет. Не пойду.

Ингвар поморщился:

– Дурень, не понимаешь. Тебе выпала редкая удача.

– Нет.

– Оглянись, тебе завидуют все парни!

Парень посмотрел на воеводу русов твердым взором. Губы егоедва шелохнулись, но ответ прозвучал резко и сильно:

– В дружину врага? Ни-ког-да.

Ингвар сказал, уже сердясь:

– Ты должен знать, что я имею власть брать в дружинулюбых молодых неженатых парней. Из любого племени, покоренного Новой Русью.

– Но я… не пойду.

В холодных глазах Ингвара блеснули насмешливые искорки:

– О, ты такой благородный? Но и на благородство естьловушки. Да еще какие! Хочешь проверить на своей шкуре?

Он кивнул дружинникам. Павка, Боян и Окунь ухватили троихдетей, вытащили на середину улицы, поставили на колени. Парень дернулся, когдадружинники одновременно, ухватив детишек за волосы, задрали им подбородкикверху, обнажив белую кожу. Острия мечей оказались возле детских горлышек. Уодного кожа лопнула, потекла тонкая струйка крови.

– Ну как? – спросил Ингвар с интересом.

– Ты не сделаешь этого! – вскрикнул парень, голосего дрогнул.

– Почему? Это чужое племя. Мы берем дань, но вы занашими спинами точите ножи. В наших интересах уменьшить число ваших будущихвоинов.

Парень обвел детей отчаянным взглядом. Да, русы бросили наколени только мальчиков. Их острые мечи вот-вот…

– Не трогай детей, – попросил он.

– Идешь в дружину?

Дружинники посмеивались, с гордостью посматривали навоеводу. Он всегда находил способ добиться своего. И всегда побеждал.

– Нет, – ответил парень тихо. – Я не смогудержать меч.

Он положил ладонь на кол в ограде плетня, выхватил у одногоиз дружинников топор. Вокруг застыл даже воздух, голос парня был торжественен исветел. Быстро и страшно блеснуло лезвие. Солнечный блик ударил Ольху по глазами уколол сердце.

Раздался многоголосый вздох. Глухо ударил топор, на землюупали, брызгая живой теплой кровью, большой и указательный пальцы. Пареньпротянул к Ингвару брызжущую кровью руку. В голосе сквозь боль и страхпрозвучала гордость: