Ингвар и Ольха - Юрий Никитин

Конники спешивались, разминали ноги. Ингвар соскочил, подалруку Ольхе. Она отвела взор, пусть не увидит ее удивления, еще истолкуетневерно, сама соскочила легко. Однако ноги, застывшие без движения,подломились. Она упала… упала бы на мокрые бревна, но Ингвар двигалсямолниеносно.

Его руки подхватили, на миг ударилась о твердую грудь. Ихглаза встретились, а свежий ветер поднял ее растрепанные волосы и коснулся имилица грозного воеводы. Ингвар ощутил, как от щекотки сразу к щекам прилилагорячая кровь, а сердце стукнуло сильнее, сбиваясь с ритма, застучало чаще.

– Благодарю, – сказала она сухо, высвобождаясь.

– Не за что, – ответил он таким же ровным голосом.

Она все отстранялась, но руки их еще были сцеплены, инезримый жар перетекал через пальцы в обе стороны. Он видел, как заалели еещеки, чувствовал, как у самого сердце бухает, как молот. Только и того, что наего роже с дубленой кожей, битой ветрами, сожженной солнцем и морозами, недрогнет ни одна жилка без позволения хозяина!

Она наконец отодвинулась, и, когда их пальцы разомкнулись,для Ингвара словно бы тучка набежала на солнце. Мир потемнел – это пленнаядревлянская княгиня отвернулась к перилам парома.

Ингвар смотрел люто, пальцы сжались в кулаки. Она пленница,в его власти сделать с нею все, что возжелает. Это среди тех темных лесныхлюдишек она княгиня, там можно держать спину прямой, а нос задранным, но здесьна все его воля!

Паром ползет как черепаха, подумал свирепо. Перепоротьлодырей, за что князь их держит. И все какие-то сонные. Надо как-то встряхнуть,а то на ходу сопли жуют, скоро в портки мочиться будут. Затеять поход в дальниестраны, что ли? Человек должен жить в трудностях.

«Что со мной?» – думала она смятенно. Этот человек чересчурсилен и дик. Она не страшится, но его звериная сила как-то действует, задеваетструны ее души. Надо от него держаться подальше. Она княгиня, а не селянскаядевка, что живет так же просто и бездумно, как ее коровы и козы!

Уже видны были лица собравшихся на том берегу. Причал был изтолстых бревен, каждое в два обхвата, торцы измочалены от ударов парома. Водавокруг причала была желтой, берег был голым, глинистым.

Ольха снова подивилась множеству людей. Это же скольконароду переправляется каждый раз через великанскую реку, которую и рекойназвать нельзя? Может быть, это все-таки и есть окиян-море, о котором поюткощунники?

Тонкий детский голосок пропищал за спиной:

– Мама, гляди – веселка!

Ольха обернулась, от неожиданности едва не села на мокрыйпол. Через все синее-синее, умытое небо перекинулась исполинская, расцвеченнаявсеми цветами – от красного до фиолетового – широкая дуга! Даже не одна дуга, асемь, если не больше, каждая плотно прижатая к другой, словно вдетая в нее: закрасной – ярко-оранжевая, затем желтая, как созревший одуванчик, еще – зеленая,как молодая травка, голубая, синяя, а уж затем фиолетовая, что незримоистончалась, словно таяла…

А много ниже круто изгибалась еще одна точно такая же дуга,похожая на сказочное коромысло, только намного меньше и не такая яркая.

Люди указывали на нее детям. Те радостно верещали. Ольхапотрясенно не отрывала глаз:

– Что… Что это за чудо?

– Радуга, – объяснил Ингвар. – Дуга Солнца,радуга… Местные ее зовут веселкой. У вас ее не бывает? Впрочем, что в лесуувидишь, кроме прыщавых рож…

Ольха впервые не огрызнулась. Глаза не отрывались отнебесного коромысла. Растолкав дружинников, к ним подошел Асмунд. Не отрываявзора от небесного чуда, положил Ингвару и Ольхе ладони на плечи. Голос былгулкий, отеческий:

– Добрый знак. Боги пророчат счастье.

Паром ударился о причал. Все устояли, держались, толькоОльха едва не упала, но снова ее подхватила огромная волосатая рука. Она снеудовольствием отстранилась. В глазах Ингвара плясали насмешливые огоньки.Волосы на его руке были густые, у нее пробежала по всему телу дрожь. Кожа пошлапупырышками, но ощущение не показалось таким уж отвратительным.

– Как видишь, древляне нуждаются в поддержке.

– Древляне нуждаются только в свободе, – отрезалаона гордо. – И они ее получат!

Его лицо потемнело.

– Была у собаки хата… Дождь пошел – она сгорела.

Он отвернулся, схватил коня за повод. Она сердито смотрелана его руки, покрытые, как у зверя, шерстью. Кожа лоснится от пота, воеводавспотел, пока, как простой мужик, помогал паромщикам тащить через реку огромныйпаром. От него пахнет, как от коня. Запах отвратительный, мерзкий, гадкий. Онаприслушивалась, потому что это запах смертельного врага, надо запомнить. Любоезнание – оружие в умелых руках.

Ингвар первым вывел своих людей, внезапно подхватил и бросилОльху на своего Ракшана. Она ахнуть не успела, как он оказался сзади в седле,одной рукой ухватил поводья, другую положил ей на пояс.

Она напряглась, готовая вспыхнуть, резкие слова вертелись наязыке, но воевода не вольничал, просто придерживал, чтобы не упала при скачке.

– Киев! – заорал сзади счастливым голосомВлад. – Стольный град всех народов!

– Мать городов русских, – сказал Ингварпочтительно.

Ольха сказала язвительно:

– Тогда хотя бы отец!

– Много ты понимаешь… женщина, – ответил Ингвар.Глаза его были мечтательными. – Вперед! Нас ждут Золотые Ворота.

Массивные ворота в городской стене были открыты. Стражикричали хриплыми пропитыми голосами, а женщины, попавшиеся навстречу их отряду,улыбались Ингвару до ушей, отчего, по мнению Ольхи, становились похожи на жаб.Одна даже бросила цветы. Ольха проводила ее долгим взглядом. Это была пышнаямолодая девка с неопрятной головой, толстая в поясе и с вислым задом. У неебыли длинные толстые ноги, крупные, как у коня, зубы и слишком вывернутые губы.Хохотала чересчур громко, суетилась и трясла телесами отвратительно откровенно.

Так ему и надо, подумала она мстительно. Он другой и нестоит.

Кони галопом пронеслись по улице. По обе стороны замелькалимастерские гончаров. У Ольхи закружилась голова от изобилия горшков – больших,малых, широких и узких, расписных и простых, с круто выгнутыми краями. Были итакие затейливые, что потрясенная Ольха уже не назвала бы такую красотугоршками.

Потом в лицо, как дубиной, ударил аромат свежевыпеченногохлеба. Они неслись через улицу булочников. Ольху поочередно овевали запахихлеба черного, белого, с орехами, с ягодами, хлеба тминного и укропчатого,хлеба и калачей с медом, а еще хлеба настолько странного, но возбуждающепахнущего, что она ни за что бы не догадалась, из чего пекли.