Карантин - Кэти Чикателли-Куц

Утром в глаза будто песка насыпали. Так часто бывает, если не спать допоздна.

Заглядываю в телефон и пугаюсь всех этих незнакомцев, которые обсуждают меня, анализируют мое лицо, задают вопросы. Пугаюсь и еще чувствую… фальшь. Эти люди ничего не знают обо мне. Обо мне настоящей. Не знают, что больше всего я люблю жареный сыр, что ненавижу изюм, что во втором классе сломала себе запястье, что боюсь плавать в океане. Понятия не имею, как выразить это через фотографию, да и не хочу.

Я опускаю телефон, снова чувствуя зуд и беспокойство, и иду в ванную. Вожусь с волосами, корчу рожи, смотрю, как выглядит мое безумное лицо. Оливер прав, нос действительно морщится, когда я злюсь. Как я не заметила этого за все свои шестнадцать лет?

Оливер.

Мне очень не хватает наших разговоров. Не стоило так грубо отвечать ему прошлой ночью. Не его вина, что ситуация с моими родителями такая неловкая и странная. Хотя у него, кажется, не лучше. Я действительно много пропустила, пока болела и спала, и я все еще не знаю, где его отец. Если он у него есть. Кажется, на базе он упоминал, что живет с мамой, и ни разу не говорил об отце, как будто его у него нет и никогда не существовало.

Интересно, не хочет ли мой папа, чтобы меня никогда не существовало?

Возвращаюсь в постель и вижу, что Голди – а не мой отец – написала мне, что они в аэропорту и уже готовы ехать в больницу.

Ведь именно мачеха должна сообщать, что отец собирается навестить свою дочь на карантине!

Пишу Оливеру: «Извини. Тяжелая ночь».

На часах немногим больше восьми, и на другой стороне палаты тихо, но он отвечает: «Без проблем».

Размышляю, что бы ему написать, как: «Я тут, если захочешь поговорить».

Сердце слегка встрепенулось в груди. Вспоминаю, что хотела включить это в свое руководство для парней. «Убедись, что ты доступен для девушки, и она всегда может поговорить с тобой. Отнесись к этому серьезно».

Он что, отрабатывает на мне приемы из своего собственного руководства? «У него есть девушка», – напоминаю я себе.

Но быстро забываю об этом, поскольку вижу, как в коридоре одеваются папа и Голди. Оба кажутся напуганными. И в отличие от Келси, которая просто притворяется, они напуганными по-настоящему. Джои показывает, как надевать костюм химзащиты, а папа все не может попасть в рукав.

Он вытирает лоб, и я вижу, что там выступил пот.

Наконец, папа натягивает костюм, Голди надевает свой, оба следуют через шлюз за Джои и оказываются в моей палате.

– Флора! – восклицает папа. – Ее можно трогать? – спрашивает он Джои.

– Конечно, можно, – отрезаю я. – Зачем, по-твоему, вы надевали эти костюмы?

– Вот это моя Флора Крутышка, – улыбаясь, говорит папа. Он дал мне это прозвище, когда я была в четвертом классе и подралась на детской площадке с какими-то ребятами постарше, которые обижали Рэнди.

Он склоняется обнять меня, но это объятия, которыми обычно обмениваются с мало знакомыми людьми, например, с приятелем друга после большого совместного ужина. Голди по-прежнему стоит рядом с Джои.

– Ты тоже можешь меня обнять, – говорю я тем же раздраженным тоном. Все, что сказала мне о ней мама, затерялось где-то в голове.

Голди подходит к моей койке, и я замечаю слезы, текущие по ее лицу. Она наклоняется обнять меня, обнять по-настоящему.

Когда она отстраняется, то говорит:

– Мы так рады, что тебе лучше. – Конечно же, первое, что она говорит, это «мы».

– Спасибо, я тоже, – отвечаю я сквозь зубы. – Эй, не стесняйтесь фоткаться. Эту маску мне осталось носить всего лишь несколько часов. Наша тема все еще в тренде. Может, и вы попадаете в лучи славы!

Голди растерянно смотрит на меня.

– Я не хочу трендов. Я выкладывала все это, потому что беспокоилась. И беспокоюсь. Думала, вдруг тебе станет лучше от того, как много людей беспокоится о тебе.

Не хочется говорить ей, как хромает ее логика, поэтому молчу.

И мы дальше просто смотрим друг на друга. Наконец черед Джои со своим верным термометром и манжетой тонометра.

– Что там? – нервно спрашивает папа.

– Тридцать восемь.

– Что? – у него вырывается рык.

– Дурная больничная шутка, – отвечает Джои. – Все еще норма. Наслаждайтесь визитом.

Я хочу, чтоб он остался и спас меня от Голди и отца, но Джои уже ушел на сторону Оливера.

– Как местная еда? – спрашивает Голди. – Ты получила нашу корзину? Знаю, ты не придерживаешься безглютеновой диеты, но это была единственная здоровая еда с доставкой, которую нам удалось тут найти.

Я слишком шокирована, чтобы отвечать, потому молчу.

– Кажется, там были чипсы. Полезные чипсы. Мне всегда хочется соленого, когда я болею, – снова пытается Голди.

– Спасибо, – говорю я.

Мы еще какое-то время смотрим друг на друга. Пока тут был Джои, пришла мама Оливера, и я слышу, как она рассказывает о новом рецепте ризони[5], который нашла в сети.

– О, я люблю ризони! – восклицает Голди. – Готовлю их с жареным перчиком и сыром фета, когда хочу побаловать себя.

«Потому что сыр фета – это почти живой организм», – злобно думаю, но ничего не говорю.

Мама Оливера тоже то ли не слышит, то ли не хочет слышать слова Голди, потому что продолжает разговаривать.

Но тут вклинивается Оливер:

– Фета – мой любимый сыр.

– Да кто вообще любит фету? – спрашиваю, прежде чем успеваю прикусить язык. Мама Оливера замолкает, а Голди с папой смотрят на меня.

Вскочив с постели, распахиваю штору. Оливер с матерью выглядят удивленными.

– Прошу прощения, – извиняюсь. – Но серьезно, Оливер: фета?

Оливер улыбается.

– Да.

Он склоняется вперед, смотрит за штору, на моего отца и Голди.

– Привет, я Оливер.

Когда это он стал таким вежливым?

– Кеннет, – говорит папа, вставая. Он протягивает руку за штору, обмениваясь с Оливером рукопожатием. – Это моя жена, Голди.

– Ну, хорошо, что у всех появилась возможность познакомиться! – резко говорю и задергиваю штору.

– Э-э-э, Флора, а обо мне ты забыла? – спрашивает мама Оливера с другой стороны.

Все смеются, но мне хочется лишь вновь заткнуть уши наушниками и танцевать, пытаясь не начать снова пинать дверь.