Карантин - Кэти Чикателли-Куц

– Приятно познакомиться! – отвечает Голди, запрокидывая голову так, чтобы ее голос пронесся над шторой.

– Взаимно! – говорит мама Оливера.

Все снова смеются, и, даже несмотря на то что я по-прежнему раздражена, напряжение в палате вдруг как-то исчезает благодаря сыру фета.

И Оливеру.

– У тебя есть любимый сыр? – позже спрашиваю у Келси, во время ее полуденного визита.

Она пробыла в моей палате уже почти двадцать минут, и это практически первое, что я сказал ей за все время.

Сначала мне кажется, что она меня не услышала, потому что ее взгляд так и не поднимается от телефона и ответа не следует.

Открываю рот, чтобы повторить вопрос, когда она переспрашивает:

– Что значит «любимый сыр»? Ты про сыр на пицце или в сэндвиче? Каков контекст?

– Да нет никакого контекста. Просто интересуюсь твоим любимым сыром.

– Ну ладно. – Она выглядит разочарованной, но наконец поднимает взгляд от телефона. – Я думала, это как-то связано с нашим свиданием. Или, может, с игрой, в которую ты хотел поиграть.

– Игрой про сыр?

– Не знаю.

– Аналогично.

И мы оба вновь опускаем взгляд к телефонам.

Папа с Голди тут всего один день – это три визита, но, кажется, что их было уже триста. У них еще нет билетов домой: «просто на всякий случай», но мне уже хочется сказать, чтобы они уезжали. Не представляю еще десять дней таких посещений.

После всего, что сказала мне мама, хочется многое с ними обсудить, особенно с отцом, но я молчу, и такое впечатление, что весенние каникулы продолжаются – мы смотрим телик и болтаем о пустяках. Ощущение, будто я вторгаюсь в их пространство, как чужак в собственной семье, который не вписывается.

Я почти готова променять все это на болтовню Оливера и его девушки. Почти. Визиты на сегодня закончены, так что я включаю телик и щелкаю каналы, но все кажется слишком громким даже с выключенным звуком. Немного смотрю новости и вдруг вижу снимок больницы, в которой узнаю нашу. Выключаю телик. Надоело слушать, как меня обсуждают какие-то незнакомцы.

Прикасаюсь к своему лицу. Без маски чувствую себя голой. Странно, до чего я к ней привыкла.

Поднимаю телефон и вижу, что еще больше незнакомцев третируют меня, расспрашивая о поцелуе. «Флоривер». Они что, действительного не могли придумать тега получше? Не то чтоб это имело значение, поскольку Келси позаботилась о том, чтобы весь интернет знал, что Оливер – ее парень. Заглядываю под штору и вижу ноги Оливера, расхаживающего по палате в носках.

Пишу ему: «Что делаешь?».

Несколько минут спустя он отвечает: «Особо ничего. Ты?».

Ответ не слишком внятный, ну да ладно. Отдергиваю штору и вижу у Оливера то же самое удивленное выражение лица, как при знакомстве папы и Голди с ним и его мамой.

Прежде чем он успевает хоть что-то сказать, плюхаюсь на стул на его стороне палаты.

– Занят?

Он оглядывается.

– Думаю, смогу уделить тебе время.

Я смеюсь.

– Уверен? Вдруг тебе нужно поискать какой-нибудь феты?

Теперь смеется он.

– Это хороший сыр!

– Почему мы вообще говорим о сыре?

– Это ты начала, – напоминает Оливер.

– На самом деле начал ты.

Он потирает подбородок.

– Уверена? Кажется, это была…

– Боже, она такая фифа… и она – моя мачеха, – перебиваю я.

– Голди, – заканчивает Оливер.

– Не произноси при мне ее имя.

– Чье? – спрашивает Оливер, улыбаясь.

Я едва не отвечаю ему, но потом закрываю рот.

– Она ужасна, разве нет?

– На самом деле… я так вовсе не думаю, хотя говорил с ней всего несколько секунд. Она кажется…

– Прошу, только не называй ее милой.

– Ну, я хотел сказать «славной». Но и милой – тоже, да.

У меня вырывается стон.

– Отлично. И ты туда же.

– Куда?

– Еще один самец, завоеванный моей мачехой. Только не спрашивай, насколько она старше меня, потому что это отвратительно.

– Что? Да я вообще не об этом.

– Тогда о чем же? – Вдруг понимаю, что устала от этого разговора.

– Помнишь, что сказала твоя мама? Это была идея Голди – пригласить тебя.

– Откуда ты узнал? – спрашиваю ледяным тоном.

– Вы говорили об этом с мамой во время одного из визитов, до того как ты заболела.

– И ты слушал? – спрашиваю, стараясь, чтобы голос не дрожал.

– Да, слушал. Я следовал твоему совету. Ты сказала, что слушать людей важно.

– Разве? Когда это?

– В руководстве для парней.

Он выглядит таким смущенным, таким искренним, что я в конце концов отвечаю:

– Есть большая разница между тем, чтобы слушать или подслушивать. Я имела в виду: важно слушать девушек, когда они говорят с тобой, когда они хотят говорить с тобой, хотят, чтобы ты о чем-то знал, а не когда вы застряли вдвоем на карантине и ты подслушиваешь сугубо личные семейные разговоры.

Лицо Оливера вытягивается, и я точно знаю, что задела его.

– Я просто пытался помочь, – тихо отвечает он.

Вспоминаю, как мама рассказывала о папе и Голди, а у меня было странное чувство – желание, чтобы Оливер услышал, чтобы узнал все это. И он слушал, а я даже ничего ему не рассказала тогда, а теперь еще и обидела.

Снова.

– Спасибо, – говорю, касаясь его руки.

– За что? За то, что плохо следовал инструкциям и злоупотреблял руководством, автор которого – моя соседка по палате?

– Погоди, злоупотреблял руководством? Ты о чем?

Оливер краснеет.

– М-м-м, ни о чем.

– Не думаю, что тебе нужна еще какая-то помощь. Судя по социальным сетям, ты неплохо справился. Всем совершенно ясно, что у тебя есть девушка! – Интересно, для Оливера мой голос звучит так же громко, как для меня? Я изо всех сил пытаюсь загнать поглубже этот голос, который все повторяет мне, что Келси больше нравится внимание, чем Оливер.

– Да, точно, – отвечает Оливер, но краснеет еще сильнее.

– Почему ты вспомнил о руководстве? – спрашиваю я.

– Просто! Я просто… забудь.

– Забыть что?

– Ничего.