Карантин - Кэти Чикателли-Куц

– Ты уже начал. Очевидно, тут что-то большее, чем «ничего». – Осознаю, как нелепо это звучит.

– Давай оставим это, прошу! – умоляет Оливер.

– Что оставим?

Лицо Оливера с каждой секундой краснеет все сильнее. Он вытирает лоб и скрещивает руки на груди. Я его нервирую и сама не знаю, почему это меня так волнует.

– Пора спать, – резко говорю, вставая.

– Э-э-э, всего девять. Ты нормально себя чувствуешь? – Но в его взгляде читается облегчение.

– Я в порядке! – отвечаю громче, чем хотелось бы. – То есть спасибо.

– Да не за что.

Но он явно не понимает, за что я его благодарю. Я и сама не знаю.

Он обмахивает лицо, а я возвращаюсь на свою половину палаты. Интересно, почему, разговаривая с Оливером, я чувствую себя одновременно и лучше, и гораздо более растерянной.

Келси написала, что задерживается и не сможет быть у меня раньше двух двадцати пяти.

– Мне так жаль, что я опоздала, – говорит она, когда приходит. – Эта встреча заняла целую вечность!

– Встреча? Какая встреча? – Я растерян.

– С парикмахером! Я отстригла шесть дюймов!

Теперь, когда она об этом сказала, вижу, что волосы у нее и правда смотрятся немного иначе.

– О, просто сложно заметить из-за костюма химзащиты, – говорю.

– Ой, Оливер, ты, конечно, умеешь заставить девушку почувствовать себя особенной.

– Нет. Прости. Твоя стрижка выглядит… мило.

– Мило, ну отлично. Я даже не выкладывала ничего в «Инстаграме», чтобы сначала показаться тебе. Ну, теперь ясно, что зря.

– Прости, – жалко отвечаю я.

Ломаю голову, пытаясь вспомнить подсказки Флоры, чтобы исправить положение. Думаю о руководстве для парней и о том, что сказал Флоре прошлым вечером. Краснею от одной мысли, что чуть не проболтался, что испытывал на ней приемы из руководства.

Выглянув в окно, снова оборачиваюсь к Келси, которая смотрит на меня сердито.

– Прости, – повторяю. – Думаю, мне пора проверить зрение или мозги. Твоя прическа и правда… очаровательна.

Должно быть, я выбрал верное слово, потому что Келси уже не выглядит такой рассерженной.

– Я тебя прощаю, – говорит она. – Но не хочешь ли ты для начала узнать, почему я подстриглась?

Я-то думал, что она подстриглась потому, что ее волосы отросли, но что-то подсказывает мне, что не стоит говорить это вслух.

– Очень хочу.

– Для тебя! Для нас! У нас сегодня шестнадцатидневный юбилей! А поскольку нам обоим – шестнадцать, это совершенно особенный день.

И вот она уже рядом со мной, с телефоном в руке, делает селфи. Келси смотрит на фото, потом на меня и спрашивает:

– Может, ты разместишь фотку? А то кажется, что только я всегда все выкладываю, нет?

Так «кажется» потому, что так и есть. Но я отвечаю:

– Хорошая идея.

Она отсылает мне фотку, где у меня дурацкое лицо, и я пытаюсь сочинить пост, но не знаю, что писать. Но точно знаю, что не стоит спрашивать у Келси, чей взгляд как будто прожигает мне затылок. Наконец пишу: «Счастливого шестнадцатидневного юбилея. #карантинейджер». И нажимаю «поделиться».

Телефон Келси звякает, и она удовлетворенно улыбается. Рад, что прошел ее испытание: испытание интернетом. Мы наблюдаем за волной комментариев:

«Келсер навсегда. #карантинейджер».

«Шестнадцать дней? Кто отмечает шестнадцать дней? #карантинейджер».

«Очаровательная стрижка! #карантинейджер».

«Точно, точно подстригусь завтра так же. #карантинейджер».

«Оливер в окружении двух красоток. Можно мне тоже стать #карантинейджером?».

Отец с Голди все говорят и говорят о новом соке, который хотят попробовать, а я слушаю Оливера и Келси, размышляя о том, что мне стоит дать ему больше советов из руководства. Хотя я все еще в растерянности по поводу его вчерашних слов о злоупотреблении моими советами. Он не злоупотребляет ими с Келси, это точно. Слышу звуки их телефонов и уверена, что они выложили очаровательное совместное фото, от которого вся сеть будет в восторге.

Так о чем он говорил? Чем, по его мнению, он злоупотреблял? И почему я так разозлилась на то, что он слышал мой разговор с мамой, если в тот момент сама этого хотела?

Наверное, он растерялся. Так же, как растерялась сейчас я.

Смотрю в телефон, пока папа и Голди все еще говорят. Оливер что-то выложил. Чувствую удивление. Удивление… и еще какое-то странное чувство внутри. Смотрю на фото пристальнее. Как Оливер мог не заметить ее стрижки? Келси и правда подстриглась лишь для Оливера… или для всех своих подписчиков?

Пробегаюсь пальцами по волосам, подхватывая посеченные концы. Последний раз я стриглась как раз перед Хеллоуином. Интересно, есть ли в больнице парикмахер и сможет ли он прийти сюда в костюме химзащиты? Хотя как можно довериться рукам с ножницами в этих перчатках?

Перебираю посеченные концы. Хотя кого мне тут впечатлять?

У нас осталось еще десять минут, но Келси уже собирается.

– Куда идешь? – спрашиваю.

– О, да нужно кое о чем позаботиться, – отвечает она.

– Окей.

Снова повисает неловкое молчание, но затем она улыбается и говорит:

– Счастливого шестнадцатидневного юбилея.

Поверить не могу, что мы празднуем шестнадцатидневный юбилей, но отвечаю:

– И тебе. Я все компенсирую. То, что забыл о дате.

Она снова улыбается.

– О, да? Как?

– Это будет сюрприз. – Сюрприз. Всякий раз, как мой отец пропускал один из наших совместных уик-эндов, то обещал, что в следующий раз у него будет для меня сюрприз. Я так и не узнал, имелись ли в виду подарок или какое-то особенное занятие. Потому что при следующей встрече он ничего такого не упоминал.

– Люблю сюрпризы, – говорит Келси, и я чувствую себя виноватым, когда ее улыбка становится еще шире. Она сжимает мне руку. – Увидимся завтра.

Келси уходит, и я слышу, как уходят отец Флоры и Голди. Остаемся только мы с Флорой.

В палате так тихо, что мне слышно, как сердце стучит в ушах.

Затем на телефон Флоры звонят по видеосвязи. Она стонет, выжидает секунду, а потом говорит:

– Привет!

В ответ раздается непрекращающееся хихиканье, и Флора повторяет: