12 новых историй о настоящей любви - Джон Сковрон

исчезли из виду. В начале лета я бы попытался впарить им брелок или кепку, или что угодно. Это ведь моя работа, а я люблю делать свою работу на «отлично». Но, работая в сувенирном киоске в провинциальном парке развлечений, быстро понимаешь, что большинству людей от тебя нужно только узнать, где туалет. Редко кого интересуют футболки за двадцать долларов, и еще реже – толстовки за тридцать. И кто бы мог их упрекнуть? Погодка тут обычно как в аду, только еще с вероятностью грозы.

Я смотрю на небо в надежде на хмурый диккенсовский день, но никаких признаков облачности не наблюдается.

– Хорошо хоть, – сообщаю я пролетающей мимо чайке, – что мне уже доводилось переживать несчастную любовь.

Да, я люблю Китта. Во всяком случае, мне так кажется. Но, с другой стороны, когда-то я любил пиццу, а потом выяснилось, что у меня непереносимость лактозы, и сейчас я едва ли по ней скучаю. Я вообще и думать не думаю про пиццу.

Кучка мелюзги с визгом пробежала мимо киоска, не останавливаясь. У одной девчонки в руках воздушный шарик с эмблемой «Королевства чудес», который тащится за ней как воздушный змей. Я открываю «Повесть о двух городах» и пытаюсь вчитаться в тот же абзац, над которым сижу уже дня три. Или даже четыре.

Но тут я слышу:

– Простите, сэр?

И помимо воли расплываюсь в улыбке.

Это Китт подкрался к моему киоску. Кто бы еще стал называть меня «сэр»? У «сэров» не бывает прыщей. «Сэры» способны отрастить приличные бакенбарды.

– Не могли бы вы, – продолжает он, – подсказать мне, как пройти к «Туннелю любви»?

Я захлопываю книгу. На глаза уже наворачиваются слезы. Мои глаза – как собака Павлова, а голос Китта – как звон колокольчика.

– У нас нет «Туннеля любви», – отвечаю я, точно как в день нашего знакомства. Он решил повторить всю сцену: подкрался к моему киоску с вопросом про «Туннель любви» после того, как мы целую неделю украдкой переглядывались в затхлой раздевалке для сотрудников. Даже в беспощадном свете флуоресцентных ламп выглядел он потрясающе. И, в отличие от ребят на физкультуре, тоже на меня смотрел. Тут я и пропал.

– Да что это за парк развлечений, где нет «Туннеля любви»? – возмущается он, продолжая спектакль. У него всегда и везде спектакль. – Я бы хотел побеседовать с управляющим. – Китт кладет руку на мою книгу, но я, по тайной причине, отстраняюсь.

– Ха-ха, – говорю я, – ну все, хватит. – На нем сценический костюм. Вопреки правилам парка. За это я и цепляюсь: – Тебе нельзя сюда в этом выходить!

Я говорю это, просто чтобы сменить тему, чтобы разозлиться на него за что-нибудь. Когда я злюсь на Китта, я меньше его люблю.

Я смотрю время в телефоне. Следующее представление начнется через десять минут.

– А ты еще даже не в гриме!

Три раза в день Китт играет в тематическом представлении. То еще зрелище. «Королевству чудес» не удалось заполучить права на нормальные песни, поэтому представление состоит из паршивеньких музыкальных номеров в стилях разных эпох. В попурри на тему пятидесятых нет ни одного хита пятидесятых. Попурри на тему семидесятых похоже скорее на музыку восьмидесятых. Приблизительно угадать эпоху можно только по парикам.

– Подумаешь, – Китт потирает подбородок, будто проверяет свежесть персика. – Сегодня последний день. Не буду гримироваться – дам коже отдохнуть.

Кожа у него и без того идеальная.

Я скрещиваю руки на груди. За Киттом уже собралась небольшая очередь.

– Людям нужно узнать, где туалет, – говорю я, указывая на посетителей, нетерпеливо обмахивающихся безнадежно устаревшими картами парка. – А у тебя представление сейчас начнется! – я снова смотрю на телефон. – Через семь минут!

Но он не двигается с места. Он дотрагивается до моих рук, мешая мне барабанить выдуманную мелодию по прилавку. Каждый раз, когда Китт ко мне прикасается, меня пронзает такой же разряд, как тогда, когда во втором классе я пытался включить мамин фен и попал пальцами между вилкой и розеткой.

– Вообще-то, Мэтти, – говорит он, – я хотел пригласить тебя на прощальную вечеринку для труппы. За кулисами.

Брр. Я все лето старался не ходить за кулисы. Весь этот театральный народ в одном помещении, все эти громкие голоса, объятия. Это уже перебор. Хватит с меня Китта. Да и сам Китт, напоминаю я себе, тоже почти перебор.

– Почему ты мне просто сообщение не написал? – спрашиваю я. Потому что вообще-то расхаживать в костюме вне сцены – серьезное нарушение. У Китта могут и из зарплаты вычесть за такое. Не то чтобы я сам такой уж паинька – просто не люблю нарушать правила без серьезного повода.

– Потому что я предчувствовал, что ты начнешь упираться, – говорит Кит. – Вся эта ерунда насчет театральной тусовки… Так что я решил пригласить тебя лично. К тому же мне нравится на тебя смотреть.

Бесит, что он так хорошо меня знает. Нет, вообще-то я обожаю, что он так хорошо меня знает, а бесит меня то, что сегодня все это закончится.

Для справки: у Китта завтра начнется первый курс в колледже, а у меня – последний класс в школе. И мы разъедемся в противоположных направлениях. Трудно представить более географически буквальное расставание.

Парам-пам-пам-пам.

Это заиграла музыка из динамиков на эстраде, по ту сторону Мэн-стрит, вымощенной фальшивой брусчаткой. Раньше она называлась Мэйн-стрит, но, говорят, «Дисней» подал на нас в суд в девяностые, так что владельцы замазали букву «й», и получилось «Мэн», хотя в нашей Мэн-стрит нет ничего общего со штатом Мэн. Ни закусочных с лобстерами, ни рыбаков. И вообще мы в Пенсильвании. Тут только мой сувенирный киоск, эстрада и десяток выцветших полосатых палаток, где продают одни и те же сладости.

– Ну вы долго еще там? – окликает нас какой-то папаша из очереди.

– Мне надо работать, – говорю я Киту.

Он отпускает мои руки.

– Ну так что? Прощальная вечеринка! Составишь мне компанию?

Прошу отметить, что он мог бы сказать что-нибудь в духе «будешь моим кавалером», раз уж мы встречались пять недель и два дня.

– Я думал, мы пойдем обедать вместе, – говорю я. – Вдвоем. В последний раз. – Все эти слова выходят с куда большим нажимом, чем я рассчитывал. КАК ТОГДА, КОГДА ПИШЕШЬ ЛУЧШЕМУ ДРУГУ КАПСОМ.

Парам-пам-пам-парам-пам-пам-пам.

Музыка превратилась в раздражающие гудки, которые означают трехминутный отсчет до начала представления. Несколько посетителей вышли из очереди, наградив меня недовольными взглядами, и отправились на самостоятельные поиски туалета. Останусь я без комиссионных.

Китт оборачивается к входу в театр – неприветливую стену, облепленную жвачкой. Налепить туда жвачку