Город звериного стиля - Ольга Сергеевна Апреликова

они с Галькой сделают? Что им, бегом в город бежать? Поэтому Мур сказал:

– Глюк какой-то. Отдохнула? Смотри, еще совсем не поздно. Может, еще немного пройдем? Иди впереди, как можешь, в твоем темпе пойдем. А то ночевать тут все равно нельзя: низко, сыро.

– Ну пойдем, – Галька неловко встала. – Нет, не выкидывай телефон. Там же литиевая батарея, она для леса ядовитая. Донесем уж до помойки. А то я вон зимой в Ледяной пещере потеряла свой, а от него и бактерии, и всякая дрянь – плохо это, – Галька, чуть не плача, озиралась по сторонам, будто заново осознала, как кругом безлюдно. – А что ты усмехаешься? Природу надо защищать… Даже если она… такая вот… Страшная.

Их окружал лес. То есть не лес, а парма. Реликтовые хвойники. Говорят, с каменного века. Неужели вся планета когда-то такой была? Тут верится, что во всем мире ничего больше нет, только парма. Ее вон даже черти боятся. Даже здешние елки и пихты – и те хмурые, черные, как плакальщицы.

А самое страшное – сгинуть тут проще простого. Так что как бы ни было нудно брести вдоль всех петель речки – а отходить от нее нельзя. Компаса-то нет.

– Мурчисон… – Галька снова села на поваленное дерево, да так и застыла, не шевелясь и опустив голову: – Что-то мои батарейки – всё.

И Егоша запропастилась.

Солнце зашло, стало холодно. Мимо по краю полянки проскочил кто-то маленький и полосатый – бурундук? Леший? Еще одна ночь в лесу. Как же выбираться-то? Пока целы? Мур с опаской посмотрел на рюкзак, где лежал сломанный телефон. «Систра Д.» всегда звонит, когда вот-вот плохое стрясется. Он бы что угодно отдал, чтобы схватить Гальку в охапку и перенестись с ней в город. И лучше даже не в страшную Пермь, а в понятный Петербург. Мур вытащил карту. Вон недалеко еще поселок на карте отмечен, только вместо названия у него почему-то цифры. Немножко не дошли. И… И точно не стоит туда идти. Ни сейчас, ни завтра. Даже если серая пелла приплыла оттуда. Потому что… Лагерь это. Зона. И не стоит проверять, брошенный с советских времен или нет.

Галька вдруг стала срывать под ногами какие-то круглые листочки, складывать их один на другой. Потом поднесла ко рту – Мур прыгнул и перехватил ее руку:

– Ты что?

– Что… А… Ой. Я думала, это шаньги…

Мур сел рядом и крепко обнял ее:

– Я тебя люблю, Галька. Мы выйдем отсюда. Мы ведь даже из пещеры вышли. И тропы этой на карте нет, так, пунктир в горы, откуда Колва течет. Нам смысла нет туда идти. Это не к людям дорога, а наоборот. Старые вогульские тропы к перевалам на ту сторону хребта, к Пурамунитур[50], к Маньпупунер[51].

– К-куда?

– Да останцы каменные на вершинах. Нелюдское место. Древние манси там жертвы приносили.

– Что же нам делать?

Муру стало больно от тоски в ее голосе.

– Прятаться, отабориваться и спать. Утро вечера мудренее. Пойдем все-таки поищем посуше место.

Ему приснилось, что Галька сидит на камне возле самой воды, большой-большой воды, даже не понять, река, или озеро, или даже море, ярко сверкающее на солнце. С ней еще две девчонки, маленькая и побольше. Старшая в синем, расшитом всякими камешками, бляшками и ни на что не похожими узорами длинном наряде, в непонятном голубом головном уборе с лентами и гирляндами серебряных дисков заплетает ей косу. Младшая подает гребешки, ленточки. Но ведь у Гальки нет косы… У младшей лица не видно, оно завешано украшениями с головного убора, у старшей – длинные-длинные, аж до земли, светлые косы, а лицо в тени, не различишь… Кроме глаз. Сияющих серебром. Она смотрела на Мура без улыбки, насквозь:

– Нанки ёмас юртхум. Пглтал хум.[52]

Мур почему-то понял ее и смутился. А еще подумал, что она похожа на Синюшку из сказов Бажова… И проснулся. Со странной мыслью, что вообще-то хорошо иметь такого друга, как Егоша. Друга? Он даже сел. Вокруг – серая тишь. Лес замер и не шевелится, будто каменный. Рядом Галька, под елкой – стопка ИРП, которые они на ночь вынули из спальника – не так уж много осталось. Он накрыл спящую Гальку своей половиной спальника, пошел к близкой речке. Вода чуть слышно шлепала в глину, чуть выше в край берега густо росли кусты дикой сосыг, блестели неспелыми ягодами. «Сосыг»? Почему он так подумал вместо «смородина»? Может, это Егоша все еще в его голове? Это она устроила такую серую тишь? Помнится, зимой она стала снегопадом, а теперь, может, вот она – не туман, а серая влажная дымка? И надо успевать что-то делать? Он вернулся на тропинку и пошел посмотреть на брошенный лагерь. Может, удастся… Сам не знал что. Разведать? Пелла-то только оттуда могла приплыть.

Он прошел еще немного, чувствуя, как от страха холодеют ноги под коленками. Воздух пах чем-то древним, болотом и хвощами, мокрым песком, землей, хвоей. Впереди вон деревья редеют и вроде как за ними открытое пространство за дощатым, местами повалившимся забором. Мур чуть не наткнулся на громадный моток ржавой колючей проволоки и замер. Попятился. Впереди валялись еще мотки, какие-то бревна, гнилые доски. Дальше, сквозь провалы в заборе, виднелись свежие, еще светлые столбы, между которыми была часто натянута толстая проволока – новый забор такой? За ним стояли низкие развалившиеся бараки в черных торчащих стропилах, еще какие-то хибары, домишки, какие-то телеги, а подальше торчала, как скворечник, сторожевая вышка в заплатах свежего дерева – и лился откуда-то справа призрачный, ненужный в белой ночи свет желтого фонаря.

Лагерь пуст? А фонарь?

– Не ходи туда. Не надо тебе там ни на что смотреть.

Под кустом смородины, в лодке, сидел одноглазый, серый как из пепла, рыбак.

Глава 8

Между двух вод

1

В заводи, куда они свернули немного отдохнуть и поесть, вода была гладкой и коричневато-золотистой, как зеркало на золотой амальгаме. В нем отражались макушки сосен и елок, и прибрежное кружево кустов, и лодка, и их силуэты. По зеркалу во всех направлениях шныряли мелкие водомерки.

– Водомерки – духи, спасшиеся от вечной смерти, – Галька смотрела за борт. – Мы ведь тоже спаслись, Мурчисон?

– Конечно, – Мур, жуя галеты, постарался не подать виду, что опасности теперь лишь прибавилось. И даже когда они избавятся от груза, переданного серым рыбаком, риска, может, станет только больше. Как же уберечь Гальку? Где ее спрятать? – И если что, Егоша нас прикроет, – он посмотрел, где та шарится по прибрежным зарослям. – Да еще вон у нас какая лодка!

– Да, лодка хорошая, – улыбнулась Галька. – И река хорошая. Мне так нравится, что у нас плавание. Сколько нам надо еще сплавляться?

– Еще километров четыреста, если до Вишеры. По всем петлям-то. Но самый сложный участок, каменистый, мы вроде почти прошли. Но нам еще по одной речке после Бойца подняться надо, это спрятать, – Мур кивнул на груз – драный (и почти неподъемный) рюкзак.

Да, пелла была хорошей: легкой, прочной. Течение – сильным; впрочем, Мур бы не поручился, что Егоша, изредка выныривавшая впереди то тут, то там, не управляет струями течений, во всяком случае, вылезать в воду и протаскивать лодку мимо упавшей елки Муру пришлось лишь один раз. Мели и перекаты он легко обходил, отталкиваясь шестом. На корме висел мотор, но отец не велел им пользоваться: «Тишком иди, понял? Пока не сплавишься вот до речки, которая впадает у нежилого поселка. Там дальше рыбаки ходят, так что шуметь уже можно, да там и вверх подниматься – сам-от не выгребешь». Речку эту Мур нашел на карте, она течет с Полюдова кряжа, и почти у истока речки – еще одна тайная дедова зимовейка. Там надо будет спрятать образцы из новооткрытых пегматитовых жил. «Да попадается в интрузиях немного олова, вольфрама – тьфу, а и петалита[53] есть, да, сподумена вообще богато. Литиевые пегматиты тут полями в километр-полтора жильных тел при мощности почти в пятнадцать метров. На, спрячь все. Нельзя, чтоб