Все оттенки ночи. Страшные и мистические истории из переулков - Анна Александровна Сешт

– Кагомэ, кагомэ, птица в клетке… – глухо прорвалось сквозь скрип и дребезжание. Детский голосок напевал что-то на японском, но от песенки пробивала дрожь. Генри обернулся на Сорату. Тот смотрел в телевизор расширившимися глазами.

– Когда же ты выпорхнешь наружу? – пел невидимый за помехами ребенок, и его голос все сильнее искажался плохим проигрыванием. Или чем-то другим. Смысл отдельных слов ускользал от понимания.

– О чем песня? – спросил Генри. – О чем поют, я не понимаю?

– Цапля и черепаха поскользнулись…

– Это детская игра, – ответил Сората. – Считалочка. Ее еще называют демонической.

– Кто стоит у тебя за спиной?

Это Генри вдруг понял совершенно отчетливо. Белый свет в телевизоре сжался до маленькой точки в середине и погас. В черноте потухшего экрана Генри видел их двоих и…

“Кто стоит у тебя за спиной?”

Он схватил Сорату за руку и потащил прочь из комнаты как можно быстрее. Будто за ними вот-вот должен был раздаться взрыв, будто здание сложится карточным домиком в следующую же секунду. Они выскочили в коридор, и дверь за их спиной с оглушительным грохотом захлопнулась.

– Игра началась, – вдруг сказал Сората. Его глаза закатились, над верхней губой выступили капельки пота, ладонь в руке Генри тоже стала влажной и почему-то очень холодной. Сорату затрясло мелкой, но ощутимой дрожью, а Генри понятия не имел, что происходит и что ему делать. Это не теневая сторона, но и не реальность. Тот же особняк, но неуловимо другой. Призрачный.

– Сората, – позвал он. – Черт!

Собрался ударить, чтобы наверняка, но не понадобилось. Дрожь прошла так же резко, как и началась, взгляд прояснился, и Сората растерянно спросил:

– В чем дело? Почему мы в коридоре?

– Идем. По пути расскажешь мне, что это за считалочка такая.

* * *

Это был третий этаж, не второй, пусть их планировка и не сильно различалась, но сколько бы ни ходили в поисках лестницы, не смогли ее найти, просто раз за разом возвращались к исходной точке. Генри успел узнать, что в военные годы японские детишки начали играть в пугающую игру: одного ребенка с закрытыми глазами сажали в центр круга, и остальные водили хоровод под игровую песенку. Когда она заканчивалась вопросом, сидящий должен был угадать, кто теперь стоит за его спиной. И если не угадывал, то его утаскивали демоны. Или тэнгу – в разных частях страны истории были разными.

– Не было никакого хоровода, – злился Генри. Непонимание его бесило. – Мы не играли, не пели эту песенку. К нам все это не должно иметь отношения. Похоже на глупую попытку напугать.

– Но, по твоим словам, я сказал, что игра началась.

Сората привалился спиной к стене и провел ладонью по лбу. Волосы растрепались, и пряди выскочили из короткого хвоста, облепив лицо. В “Дзюсан” всегда было прохладно, если не сказать холодно, и их обоих, кажется, уже начало знобить. Единственное, что связывало с реальностью, – шум дождя снаружи и отдаленный, приглушенный толстыми стенами грохот грозы.

Они пробовали звать Руми и Хибики, но тщетно. Должно быть, уже наступила ночь, и, если их отсутствие заметили, давно стали бы искать. Значит, для друзей ничего не изменилось.

– Это похоже на кошмар, – поделился Генри.

– Одинаковые кошмары не снятся двоим сразу, – заметил Сората. – Может, это теневая сторона, или как там ты ее называешь?

– Не похоже. Здесь все кажется слишком… слишком, – он замолчал, прислушиваясь. Монотонный шум дождя звучал белым шумом, на него сразу же перестаешь обращать внимание.

– Что, Генри?

– Давай-ка пойдем дальше. – Он огляделся вперед, назад, пытаясь определить источник встревожившего его шума. – Туда.

Он развернулся и тут снова услышал это. Скрежет металла, легкие шаги. Он уже знает, что будет дальше. Но откуда?

– Генри, – позвал Сората, – стены.

Они оказались будто бы внутри картонной коробки, чьи стенки продавливали с внешней стороны, беззвучно, но так похоже на удары, оставляющие быстро исчезающие вмятины на обоях. Когда дрогнул пол, Генри все вспомнил.

– Бежим скорее! – крикнул он и ринулся вперед.

…Двери, двери, двери. Одна комната сменяет другую в бесконечном калейдоскопе. Дышать становится все тяжелее, в груди свистит так громко, что заглушает топот за спиной. Что-то приближается, и надо бежать еще быстрее. Комнаты, комнаты, комнаты… Коридоры, которые никуда не ведут, темные арки, из которых тянутся сухие руки. Нельзя, чтобы они коснулись, ведь тогда все закончится.

Это снилось ему каждую ночь с тех пор, как он выписался из больницы, и ощущения из кошмара перенеслись сюда, многократно усиленные. Он не видел, но чувствовал – как если бы кожу покалывали разряды тока – прикосновения призраков, и поэтому схватил Сорату за руку и буквально втолкнул в ближайшую из дверей и залетел следом. Секунды невесомости – и он уже вдыхает прохладный воздух, наполненный лесной свежестью и озоном. Пахнет грозой.

– Что за черт творится? – пробормотал Генри, обнаружив вместо стен открытое пространство под сумрачным, серо-сизым небом. – Это невозможно. Невозможно…

Невозможно войти в дверь в одном месте, а выйти посреди леса в другом, невозможно оказаться разом за несколько миль от особняка, невозможно, что их занесло случайно именно сюда, на руины первого поселения на острове.

Невозможно, если это не сон.

– Мы спим, – сказал Генри, оборачиваясь и ловя совершенно дезориентированный взгляд Сораты. – Все просто, мы спим, и нам это снится. А во сне не существует физических законов.

– Генри, ты бредишь.

– Это не бред, Сората! – Генри схватил его за плечи и встряхнул. – Может, мы и на остров вообще не приплывали. Может, мы еще в Токио, или… Или я даже не вышел из комы.

Его руки ослабли и повисли вдоль тела. Это ведь многое бы объяснило, но стоило только допустить такую мысль, как внутри все холодело.

Курихара, старательно вырезающий рожицы на тыквах, Руми, весело выкрикивающая всякие пошлости, Сората… Генри же не мог все это просто придумать?

– Эй, хватит, – теплые ладони легли ему на грудь. – Когда я назвал это бредом, я имел в виду не то, что ты ошибаешься, а то, что я просто не могу в это поверить. – Сората тряхнул головой и сделал шаг назад, потом еще один. – Ведь если это правда сон, то ты не думаешь, Генри, что это кошмар? Наш кошмар.

Пока он говорил, тень над ним все сгущалась и сгущалась, пока не превратилась в часовню с обрушенным входом. Она соткалась из воздуха, Генри готов был в этом поклясться, и волосы на затылке становились дыбом. Теневая сторона была ему отчасти понятна, там он ощущал себя уверенно и мог на что-то