Все оттенки ночи. Страшные и мистические истории из переулков - Анна Александровна Сешт

class="p1">– А вы перестаньте пить, смотреть стыдно.

Они снова сцепились в шуточной перепалке, а Сората продолжал смотреть на Генри с легким беспокойством, которое, впрочем, скоро потонуло в новых разговорах, историях и воспоминаниях. И пусть праздник наступал только завтра, настроение, которое Руми удалось создать этим вечером, в хорошем смысле было колдовским. И только для Генри – в прямом смысле слова. Разобраться бы теперь только во всем этом.

Когда задули последние свечи, время перевалило далеко за полночь. Особняк привычно преобразился с наступлением темноты, и его старые стены, как и прежде, несли на себе отпечаток былых трагедий, все так же гулял сквозняк, холодя ноги, и так же загадочно мерцали лампы в настенных светильниках, будто из них на незваных гостей смотрели глаза мертвецов. И все же что-то неуловимо изменилось.

– Генри, так что же все-таки тебя тревожит? – спросил Сората, когда они по старой традиции собрались спускаться в свои комнаты на первом этаже мужского общежития. Лестница уходила в тревожный полумрак, как в колодец. – Ты здесь и как будто бы где-то далеко.

Генри вспомнил паутинку на своем запястье и покачал головой.

– Ерунда. Но…

– Но?

– Ты никогда не слышал легенды про существ, которые управляют снами? – спросил все же Генри издалека.

– Хм, – Сората потер подбородок. – Есть такие ёкай, их называют баку. Они якобы могут забирать кошмары. Но это так называемые “добрые” ёкай.

– А если не забирать? Если наоборот, насылать?

– Нет, не уверен, что слышал о таком.

Генри оставалось только смириться и строить догадки, но тут к ним подошел Курихара.

– Юмэ-но сэйрэй, – сказал он без предисловий. Сората ударил кулаком по раскрытой ладони.

– Точно! В детстве мама пугала меня историями о призраке старика, который мучает людей во сне, если те слишком долго не ложились спать. – И смущенно добавил: – Что? Тебе никто не рассказывал страшные сказки, чтобы ты лучше слушался взрослых?

Курихара дождался, когда он закончит, и добавил:

– Все верно, это он и есть. Но Макалистер, с чего такой интерес к мифологии? Плохо засыпаете?

Сората будто что-то понял, повернулся к Генри, но промолчал, лишь вопросительно приподнял брови.

– И зачем ему насылать кошмары? – спросил он у Хибики.

– Наверное, он ими питается. Слышал, якобы этот призрак прицепляется к тем, кто сам бежит от реальности или долго был на распутье между жизнью и смертью, заманивает в ловушку и пугает разными страшными видениями. Но это всего лишь фольклор, Макалистер, и, если боитесь кошмаров, просто выпейте снотворное.

Он развернулся и пошел в комнату, которую они когда-то занимали вместе с Сэмом, тоже не пожелав изменять привычкам, даже если это означало намеренно причинять себе боль. Хибики больше не бежал от реальности. А Генри? Генри, выходит, все еще бежит?

Сората скрестил руки на груди и требовательно спросил:

– Ничего не хочешь мне рассказать?

Генри долго молчал, взвешивая все за и против, но в итоге победили не доводы – победило сердце.

– Ничего, кроме того, что снотворное мне сегодня не должно понадобиться.

– Почему? – не понял Сората.

– Потому что я хочу, наконец, остановиться.

Не дождавшись продолжения, Сората вслед за ним спустился на первый этаж, и они расстались на повороте: Кимура зашел в комнату под номером три, а Генри пошел дальше, в комендантскую, где все оставалось нетронутым с его последнего посещения в начале осени. Напоследок он обернулся, но дверь третьей комнаты отсюда была уже не видна, и Генри порадовался, что не стал наваливать на Сорату еще и эти свои странности, хватит с него. Ведь именно он, именно Кимура Сората, снова стал для Генри светом, на который он вышел из своей тьмы, стал голосом подсознания, позвавшим восстать из гроба, в который Генри сам себя старательно заколачивал – чувством вины, беспомощности, разочарования, усталости. Этот Юмэ-но сэйрэй вполне мог прийти с ним из того места, где разум Генри застрял на долгие дни, и решил, что он – идеальная кормушка, и был прав. Ошибся только в одном. Он создал для него образ Сораты, подсмотренный здесь, в академии, но Генри тешил себя надеждой, что лишь он один во всем белом свете действительно знает, что у Сораты внутри. А Сората знает, что на душе у Генри. В конце концов, что один лживый призрак-паразит для них, дважды выживших на острове Синтар? Они снова оказались сильнее. Генри оказался сильнее.

От выпитого немного вело, но это было приятное головокружение, и он неторопливо разделся, лег и, помешкав несколько секунд, погасил торшер на прикроватной тумбе, а вместо нее на подоконнике загорелся хэллоуиновский светильник-ночник в форме смеющейся оранжевой тыквы. Руми постаралась и тут.

– Остров безопасен, – сам себе сказал Генри, откидываясь на прохладную подушку, и на этот раз сразу себе поверил.

В эту ночь он уснул сразу, и ни один кошмар не рискнул нарушить его долгожданный покой – покой человека, победившего в борьбе с самим собой.

Валерия Шаталова

У Мэри был барашек

Исполнение самых сильных желаний часто бывает источником величайших наших скорбей.

Сенека Младший

На улице привычно бесновался ноябрь, то подвывая в рассохшихся рамах, то укрывая мостовую хлопьями снега. Под вечер и вовсе зарядил промозглый дождь. Капли монотонно барабанили по стеклу, раскрытым зонтам и крышам кэбов, громыхающих по брусчатке Уайтчепела. Ритмичный цокот копыт отстукивал секунду за секундой: одну, другую, третью…

Лёжа на кровати, Мэри безразлично провожала взглядом алый ручеёк, тягуче и неспешно тянущийся по старым половицам к чадящему камину. Сизый дым обнимал кладку и полз вверх, скапливаясь облаком под потолком, а в жарком пламени обращались в пепел дорогие сердцу вещи. Как же она любила перебирать их в руках, прижимать к себе, вдыхать их аромат, окутывающий тёплой шалью прошлого!

Но этого больше не будет. Ничего больше не будет. Половицы протяжно стонали под тяжестью шагов мужчины, что безжалостно уничтожал её жизнь.

Письма, пылкие и страстные, отдающие нотами терпких благовоний, занялись первыми. Огню не было дела до Николаса, чей размашистый, чуть угловатый почерк горел клятвами вечной любви; или до пузатых, слегка заваленных налево букв Эдриана, что складывались в обещания беззаботной жизни с лучшими нарядами и самыми модными шляпками.

А шляпки она ненавидела. Волнистые от природы, солнечно-рыжие локоны хотелось показывать всем; яркой лисицей скользить сквозь серую, блёклую толпу; ловить восхищённые взгляды мужчин и нагло улыбаться женщинам, лица которых надменно кривились при встрече.

Как давно была эта беззаботность! Мэри