Все оттенки ночи. Страшные и мистические истории из переулков - Анна Александровна Сешт

глаза и уши, словно земля, крошечное пространство гроба парализовало волю. Генри был жив, но что-то в нем уже начало умирать раньше, чем наступят первые признаки удушья. Впервые с тех пор, как у него развилась клаустрофобия, теснота его не пугала – страх был слишком силен и в итоге превратился в ничто. Генри превращался в ничто.

Странно. Он думал, что быть похороненным заживо – гораздо мучительнее.

“Может, мы и на остров вообще не приплывали. Может, мы еще в Токио, или… Или я даже не вышел из комы”.

Все это сон, продолжение бесконечных кошмаров, с которыми Генри вырос и с которыми, наверное, никогда не расстанется. Зачем он вообще убегал? Зачем сопротивлялся неизбежному? Он глубоко вдохнул душный воздух, гадая, на сколько еще таких глотков его хватит. Поскорее бы все закончилось, и тогда, быть может, он увидит свою семью – отца, которого уже плохо помнит, маму, сестренку. Все, кто был ему дорог, уже ждут его там, на той стороне.

…Генри, на помощь! Генри, где ты?

Здесь лишь вечные сожаления и выедающее изнутри чувство пустоты.

…Генри, ты обещал!

Ненужность, никчемность существования, где не чувствуешь полной связи ни с живыми, ни с мертвыми.

– Генри!

Голос Сораты наконец прорвался сквозь пелену отчаяния, и Генри очнулся. Он лежал на кафельном полу прачечной, болел затылок. Сбитый им при падении стол откатился к машинкам. Воспоминания возвращались урывками, но в реальности не было ни кровавой пены, ни розовой воды, ни тела…

Генри поднялся и поковылял к выходу. Одинокая лампочка под потолком светила ровно и ярко и погасла сразу же, как за Генри закрылась дверь.

Короткий подъем в темноте, и вот уже он стоит перед дверью в гостиную в коридоре второго этажа, с деревянными панелями и темно-зелеными обоями с вензелями. Только Сораты рядом не хватало, чтобы усомниться, что все эти жуткие путешествия были с ними взаправду. Генри решительно толкнул дверь и вошел в комнату с заколоченными окнами, их отправную точку. Тихо и ровно гудел включенный телевизор, едва различимый за гирляндами паутины, завешивающей все вокруг: она гроздьями свисала с потолка, оплетала углы, цеплялась за чехлы, закрывающие мебель. Генри приходилось буквально продираться сквозь ее серое липкое кружево. Это было омерзительно. Экран телевизора перестал рябить, и на нем замелькали кадры, которые невозможно не узнать. Кадры их жизни в академии “Дзюсан”.

Черно-белой, ускоренной, как какое-то комедийное шоу, жизни.

Тихий стон послышался откуда-то снизу, и Генри вздрогнул, подобрался, готовый ко всему, но увидел на полу кокон с бледным лицом.

– Сората! – выдохнул он то ли с облегчением, то ли с ужасом, и упал перед ним на колени. – Господи, что с тобой случилось? Подожди, я сейчас, я сейчас.

Он руками рвал плотный слой паутины, пропитанной чем-то склизким, пока не добрался до друга. Сорату сильно трясло, он вцепился в запястье Генри и до боли стиснул.

– Это было ужасно, Генри! Если бы ты не пришел за мной… Я просто не знаю, сколько бы выдержал. Пауки… Это самое страшное, что со мной могло случиться, ты же знаешь!

Он все еще сжимал его горячими пальцами, но Генри казалось, воздух вокруг них вдруг остыл. Сората цеплялся за него, смотрел испуганными влажными глазами, и его голос звенел от пережитого страха.

“Это самое страшное, что со мной могло случиться”, – пульсировало фальшью у Генри в голове.

Он сомневался. И чем сильнее становилось это чувство, тем ниже опускалась температура в комнате. Генри чувствовал – если обернется, увидит нечто по-настоящему страшное.

– Кагомэ, кагомэ, – прорвалось из телевизора, и на экране застыл один единственный кадр. Искаженное напряжением лицо Генри прямо сейчас. – Когда же ты выпорхнешь наружу…

Сората в обрывках паутины смотрел на него снизу вверх с надеждой, но Генри уже не видел того же, что пару минут назад. Он будто был здесь, а будто – всего лишь наблюдал откуда-то со стороны. И видел то, что стояло за его спиной.

“…недавно я понял, что пауки – это далеко не самое страшное, что со мной приключалось. Были вещи куда более страшные и куда менее мистические”.

– Я вижу тебя, демон, – сказал Генри, намекая на детскую считалочку, с которой все началось. На экране телевизора возникла серая рябь помех, схлопнулась в яркую точку и погасла. Все погасло.

Генри повернулся к Сорате спиной, и он тоже погас – исчез. Иллюзорная реальность разбилась, показав снова все тот же коридор второго этажа и черную тень с разинутым в рваном оскале кроваво-красным ртом. Генри смотрел на нее без испуга.

– Ты показал мне мои страхи, – сказал он спокойно, – и они были ужасны. Но с ним ты ошибся. Ты не знаешь Сорату, не знаешь, через что он проходил и проходит. Пауки, серьезно? Не унижай его этим цирком.

Генри говорил, и тень в конце коридора тускнела, бледнела и уменьшалась, пока не превратилась в призрак старика, который впитался в ковер, как лужа дождевой воды. Генри не ощущал торжества или радости от этой победы – все, что в нем сейчас было, это усталость и капелька удовлетворения. Он хотел повернуться к двери, за которой слышались приглушенные веселые разговоры, и что-то сильно ударило его в бок, толкнув к стене. От неожиданности он охнул и зажмурился…

– Хорош спать, рано еще! – почти в самое лицо крикнула ему Руми, обдав ароматом специй, прилипших к губам. – Детское время вообще-то, я планирую веселиться всю ночь до утра, а завтра продолжить! Ура!

Она вскинула руки и покачнулась, едва не сбив со стола блюдо с конфетами. Хибики хмыкнул и быстро поправил его, попутно достав один шуршащий кругляш. Генри моргнул раз, другой и растерянно оглядел гостиную, озаренную рыжим пламенем свечей, проглядывающим сквозь искусно вырезанные Курихарой рожицы тыкв. Локтя коснулся Сората.

– Эй, все в порядке? Ты вдруг как будто отключился.

Генри вперил взгляд в его раскрасневшееся лицо в попытке отыскать на нем следы того, что с ними только что происходило. И не находил. Похоже, догадка была верна, и Генри с самого начала был один.

И было ли это все на самом деле?

– Просто устал, – нашел он отговорку. Откинулся назад, навалившись спиной на диван, и почесал запястье под рукавом рубашки. Глянул мельком и увидел прилипшую к коже паутинку.

– Макалистер, вы странный, – сказал Хибики, окинув его изучающим и как будто бы понимающим взглядом. Хотя перед парнем, умеющим читать мысли, всегда кажешься себе слишком предсказуемым. – И не надо врать про усталость, это вообще не оригинально.

– Не нуди, – бросила ему Руми.