Город звериного стиля - Ольга Сергеевна Апреликова

с литием и с перспективами его добычи. Никаких хищнических нелегальных разработок он не хотел. Не хотел, чтобы прибыль от реализации лития шла бандюкам, которые торгуют работягами. Неужели ж нет на них управы, кроме тайной силы вроде Егоши? Да и ту от них тошнит. Что же делать? Сколько Мур ни думал, а придумать, как перевести отцовские горнорудные дела в легальное поле, не мог. Стратегия деда, за жизнь наоткрывавшего всяких подземных богатств по всему Уралу, но затаившему их до лучших времен, стала ему понятна. Неужели же ему придется принять этот клад и передать его потомкам нетронутым?

Он посмотрел на Гальку, у которой из-под венка выглядывал только подбородок и сквозь сухие травинки блестели яркие, как гладь реки, глаза. А вот интересно, Галька любит его сама по себе или это Егошино внушение? Но ведь Егоша Гальку оберегает еще сильнее, чем его. Разговаривает с ней с зимы, а с ним едва пару слов сказала… Как он отдал Гальке пряжку, так вообще не отходит. И… И словно помолодела, шерсть на вид шелковая, двигается плавно. Плавает как нерпа…

От повядших венков пахло баней, но от солнца они всё еще защищали, вот и хорошо. На рассвете проходили какой-то еще живой – Вильгорт? Искор? – поселок по левому берегу, среди серых слепых домишек пестревший краснокирпичными, явно досоветскими постройками и разбитыми церквями, на груде серых бревен у воды сидел пузатый мужик в кепке и клетчатой рубахе. Муру показалось, что он только делает вид, что занят удочками, а на самом деле зорко зырит из-под засаленного козырька, будто старательно запоминая и Мура, и лодку. Чего ему надо? Может, пузатому мужику, видать, пенсионеру ФСИН, просто скучно? Просто он слишком привык контролировать периметр? А вообще да, они тут с Галькой посреди реки на своей пластиковой лодочке да еще и в мохнатых зеленых венках – все равно что на тарелке, приметные. Опять вернулось чувство, что за ними следят.

Егоша мрачно оглядывала берега. Ей ведь тоже ни к чему проблемы. Мур отчаянно устал. Руки и плечи ныли. Галька молодец, не жаловалась, хотя, конечно, тоже страшно утомилась сидеть в лодке, затосковала. Муру было больно видеть ее такой тихой. Надо уходить с реки. Там дальше Вишера, потом Кама – но на больших реках в маленькой лодке опасно, даже с водяной ведьмой.

Чердынь, по здешним меркам крупный городишко, они проходили часа в три дня. Небо казалось высоким и твердым, как потолок. Жара. На полузатопленной барже сидели рыбаки и от скуки смотрели на них. Или не от скуки. Один из мужиков, в черных очках, не был похож на пенсионера. Удочки у него не было. Может, конечно, дачник… А может, и нет. Мур посмотрел на городишко. Что же делать-то… Он, конечно, знал, что это древняя столица Урала и все такое, и при взгляде на кирпичные и белые соборы захотелось взглянуть на них поближе – но лучше… Лучше бросить лодку или продать и – бегом на автостанцию. Он порылся в рюкзаке, нашел несколько купюр – может, хватит на билеты до Перми?

– Да, – сказала Галька. – Так лучше. Быстрее. Только надо потихоньку пристать, чтобы никто не видел.

Они проплыли почти всю Чердынь – домики-домики, над ними изредка выцветшие маковки старых соборов, и Мур уже хотел сдаться и плыть дальше но, обогнув отмель, увидел подходящее место. Тальник, ольха, за ними – чахлые елки, а дальше – уже улица: ветхие дома, кирпичная серая школа без крыши, с выбитыми окнами, упавшие заборы. Мур причалил к бережку, сложил весла, выпрыгнул за борт, хотел вытащить лодку на берег, но Галька сказала:

– Не надо, – выкинула на берег кроссовки Мура, забрала пустой рюкзак и котелок, сняла с себя пересохший венок и надела на привставшую Егошу. Перескочила, сильно оттолкнувшись, на берег, а лодка от толчка отошла на глубину. – Так лучше. Егоше нравится эта лодка. Говорит, масьтыр хумы варим хап[58]. Сама плывет. Ам ювле палт минегум[59], говорит.

Мур ошалело смотрел, как вода относит легкую пеллу с Егошей в венке. Та еще больше привстала, и чем дальше относило лодку, тем больше казалось, что в лодке сидит девушка в венке.

Ну, Егоша всегда знала, что за ними следят.

3

Галька как забралась на сиденье к окну, так поджала ноги, свернулась клубком и тут же уснула, уткнувшись лбом ему в плечо. Если б не изодранная в лесу одежда, не осунувшееся лицо, казалась бы обычной девчонкой. А так на них, конечно, смотрели. Он косматый, она стриженая; обгоревшие, исцарапанные. Тетки брезгливо поджимали губы, мол, бомжата какие-то. Ну и что. Кому какое дело. Жизнь на Урале полна превратностей. И Галька уж точно не обычная девочка.

Еще покупая билеты, Мур заметил за углом автостанции пыльный джип с московскими номерами, который среди ветхих домишек Чердыни казался аппаратом инопланетян. И заметил, что, когда автобус, старый пазик, покряхтел и тронулся в путь, джипарек этот ожил, пристроился сзади да так и ехал до сих пор – сквозь заднее стекло, хоть и заляпанное окаменевшей глиной, как на ладони. Даже видно было, что водитель в черных очках, а пассажир – в черной маске гигиенической, которые уже давно никто не носит. И у Мура по спине ползли мурашки. А ну как обгонит на глухом отрезке, остановит автобус, и войдут эти отбитые, скажут: «Ну чо, парень, на выход!» Но джип не обгонял. На автовокзале в Соликамске он встал на краю площади – и оттуда никто не вышел. Галька проснулась, попила водички, но ничего не замечала. Когда поехали, смотрела-смотрела в окошко, улыбалась чему-то своему.

А джип все рулил за автобусом. Даже водитель автобуса уже нервничал и все косился в боковое зеркало. Что же делать? Выскочить в Березниках или еще где незаметно не получится. И обидно, что затея с Егошей, отправившейся в путешествие по большим рекам, оказалась бесполезной. Но, может, это не за ними следят? А за кем? Замученные тетки за пятьдесят с котомками, парень с девушкой, по виду – студенты, дедушка, все предлагавший то булочку, то молока из поллитровой банки внуку лет пяти, да еще старушка в белом платке с могильным венком, всю дорогу дрожащим жестяными листьями. Никто из них не топил мумии бандитов в карстовых воронках и не утаскивал уазики за Колву. Никто не видел черного поезда в облаке угольного смрада.

– Я боюсь идти домой, – сказала Галька, наблюдая за замершим над черной шубой леса розово-пепельным закатом. – И я так и не придумала, что говорить. В правду никто не поверит.

– Правда в том, что я по поручению деда поехал, а ты со мной увязалась. А телефон разбился. Вот и все. Пойду с тобой, и пусть меня ругают. Переживу.

Пережить бы еще эту дорогу! Главное, не паниковать, не пугать Гальку.

– Давай попросим вон у тетеньки телефон, – предложила Галька.

Тетенька, суровая и подозрительная, телефон не дала, хоть Мур и показал ей свою раздавленную трубку – вот, мол, почему просим. Зато сами предложили студенты с сиденья позади, и в руках, как палочка-выручалочка, оказался старенький айфон. Вот только… Дед еще неизвестно в каком состоянии, а ничьих других номеров наизусть он не помнил. Поэтому отдал трубку Гальке:

– Звони отцу.

Та кое-как вспомнила номер. Потыкала. Пошли гудки. Галька прикусила губу и даже задрожала слегка. И тут же сконцентрировалась:

– Папа, папа, я домой еду! Папа, встреть нас на автовок… – она вдруг смолкла. Глаза сделались круглыми и ничего не выражающими. Отняла от уха телефон, посмотрела на экран с завершенным вызовом: – Но ведь я не ошиблась… Это папа был… Я ж не могла… Мурчисон! Мурчисон, он сказал: «Девочка, прекрати хулиганство, Галя дома!»

Водителю пазика джип действовал на нервы. Еще как действовал! На стоянке в Березниках он даже встал, угрюмо разглядывал пассажиров, соображая, кто ж это мог навязать ему такую напасть, потом вылез, курил с водителями других автобусов и с диспетчером, нервно размахивал корявыми загорелыми руками. Диспетчер куда-то позвонил, и на выезде из Березников джип тормознул патруль ДПС. Пазик попер себе дальше, патрульный в рубашке, согнувшись, стоял у окошка джипа – но минут через двадцать джип нагнал их, и дальше снова поехали караваном. Водитель пазика стух. Потом вытащил