12 новых историй о настоящей любви - Джон Сковрон

class="p1">– Ты в порядке? – спросила мама. – Ты что-то притихла.

– Нет, – ответила я. – На самом деле нет.

Никто мне никогда не говорил, что антидепрессанты такие маленькие, и это меня несколько шокировало, когда я первый раз высыпала горсть таблеток себе на ладонь.

Как я могла бояться такой крошечной миленькой штучки нежно-зеленого цвета? Как я могла бояться этой маленькой таблетки больше, чем приступов рыданий, от которых я падала на колени в душе?

Но Мэтт в свойственной ему манере просто попросил меня попробовать. Просто попробуй.

И он любил меня. Может, он имел в виду, как друга, как сестру или как-нибудь еще. Этого мне никак не узнать. Но я точно знала, что любовь – как крошечный светлячок вдали, мерцающий как раз тогда, когда мне это нужно. Даже под наркозом, с переломанным телом, перенося операцию за операцией, он нашел способ поговорить со мной.

«Просто попробуй».

И я попробовала, пока все мы ждали, очнется ли он. Я попробовала как следует. Засовывала в рот таблетки. Каждую неделю ездила к доктору, заставляя себя не врать, когда она спрашивала, как я себя чувствую. Ела, принимала душ и ходила в летнюю школу. Просыпалась после восьми часов сна вместо того, чтобы проспать все лето.

Когда я рассказывала доктору про Последнее посещение, я могла говорить только о чувстве вины. Посещение показало мне вещи, которых я не замечала раньше, хотя теперь они казались очевидными. Были вещи, которые мне следовало бы сказать Мэтту, если он не проснется. А теперь оставалось лишь надеяться, что он и так все это знает.

Но он все же очнулся.

Это случилось в последнюю неделю лета, когда было так влажно, что мне приходилось дважды в день менять рубашки, чтобы не ходить в мокром. От солнца у меня на носу выступили веснушки, а глаза были вечно прищурены. Скоро начнется последний учебный год, но для меня он ничего не значил без него.

Когда мама Мэтта сказала, что я могу его навестить, я сунула в машину свою коробку с художественными принадлежностями и поехала в больницу. Я остановилась у буквы Б, как всегда, чтобы не забыть. Б – в честь моего любимого ругательства.

Я зашла с коробкой в здание и, как положено, зарегистрировалась у дежурного. Скучающего вида женщина, не поднимая глаз, распечатала для меня бейджик. Я приклеила его к рубашке, которую декорировала сама, капая отбеливателем в разные места, пока она не стала красновато-оранжевой. Это была моя вторая попытка. В первый раз я случайно ляпнула два пятна прямо на грудь, что смотрелось так себе.

Я медленно пошла к палате Мэтта, стараясь успокоиться с помощью глубоких вдохов. Его мама раза четыре назвала мне номер палаты и дала совершенно противоречивые указания, как до нее дойти. Я спросила в сестринской, и мне указали на последнюю палату слева.

Доктор Альбертсон стояла перед одной из соседних палат, листая чью-то карту. Она посмотрела на меня, но не узнала. Она наверняка встречает столько людей во время Последних посещений, что все лица сливаются в одно. Когда она отвернулась, я заметила, что теперь ее ногти были не синими, а ядовито-зелеными. Почти как облезающий лак у меня на большом пальце.

Я вошла в палату Мэтта. Он неподвижно лежал на кровати с закрытыми глазами. Но мне объяснили, что он просто спит, а не в коме. Он очнулся на прошлой неделе и сначала был слишком дезориентирован, чтобы можно было наверняка сказать, что он поправится. Но потом он постепенно пришел в себя.

Во всяком случае, так говорят. Я в это поверю только когда увижу все своими глазами. А может, и тогда не поверю.

Я положила коробку и открыла крышку. В моем новом проекте было множество деталей. Я взяла столик, куда Мэтту ставили поднос с едой, и прикроватную тумбу, и поставила их рядом. Нашла розетку для колонок и старого CD-проигрывателя, который купила в интернете. Он был ярко-фиолетового цвета и весь в наклейках.

Пока я проделывала все эти манипуляции, глаза Мэтта открылись и посмотрели на меня. Он поворачивал голову медленно – его позвоночник был поврежден после аварии, – но уже мог это сделать. У него шевелились пальцы. Я сдержала и улыбку, и всхлип, постаравшись придать лицу нейтральное выражение.

– Клэр, – сказал он, и мое тело возликовало от звука собственного имени. Он меня узнал. – Кажется, мне снился сон про тебя. Или даже несколько снов, в совершенно определенном порядке, по велению твоего покорного слуги…

– Тс-с-с. Я тут в процессе творчества.

– Ах, прости, – ответил он. – А я в процессе возвращения с того света.

– Рановато для таких шуток.

– Прости. Защитный механизм.

Я уселась рядом с ним и начала расстегивать рубашку. Он поднял брови.

– Ты что делаешь?

– Мультизадачность. Мне надо прикрепить эти электроды к груди. Помнишь их? – я показала ему электроды с прикрепленными к ним проводами – те же, которые я использовала в своем проекте с мозгом. – А еще хочу повысить свои шансы.

– Свои что?… Меня что, опять лекарствами накачали?

– Нет. Если бы ты был под кайфом, разве ты бы видел галлюцинации, где я без рубашки? – Я усмехнулась и прикрепила один электрод к правой стороне груди, второй – чуть ниже. Вместе они будут считывать биение моего сердца.

– Без комментариев, – сказал он. – У тебя на удивление девчачий лифчик.

Он был темно-синий, в мелкий бело-розовый цветочек. Я его всю неделю берегла ради сегодняшнего дня, хотя он был моим любимым и обычно после стирки я надевала его первым.

– Если я не люблю платья, это еще не значит, что я ненавижу цветочки, – парировала я. – Ну все, тихо.

Я включила колонки, подсоединенные напрямую к электродам у меня на груди. Из них зазвучало мое сердцебиение – ровное и размеренное. Я сделала глубокий вдох через нос и выдох через рот. Потом включила проигрыватель и поставила вторую песню с альбома Chase Wolcott – «Inertia».

Инерция

Меня влечет к тебе, мне не устоять,

Да я и не хочу,

Меня влечет к тебе.

Барабаны отбивали четкий ритм, гитары надрывались, придавая мелодии поступательное и круговое движение. Мое сердце реагировало соответственно, ускоряясь по мере того, как я слушала песню.

– Как у тебя сердце бьется, – заметил он. – Теперь тебе нравится эта песня?

– А я тебе говорила, что лекарства все у меня в голове запутают, – мягко ответила я. – Правда, я к ним только привыкаю, так что не особо обнадеживайся. Может, потом мне этот