Нежность - Элисон Маклауд

Тем весенним утром, пока Мел шагал к дому Гувера, весь мир казался вымытым дочиста. Пусть Хардингу больше не быть частью этого мира, он имеет право хотя бы смотреть на него и поднимать лицо к солнцу нового дня.

Он вылез из такси за две улицы от цели, чтобы размять ноги и успокоиться немножко. Его экзема опять разыгралась, язвы на руках мокли и кровоточили. «Тонко чувствующий», говорила, бывало, мать, когда он фотографировал или разглядывал картинки в ее журналах. Она смотрела на него, как на невиданный экспонат, разновидность мужчины, какая ей в жизни не попадалась. «Ты у меня тонко чувствующий».

Подметка прилипла к тротуару. Жвачка. Конечно, именно сегодня. Он уселся на бордюр тротуара, подобрал камешек и принялся счищать с подошвы розовую дрянь. Кобура больно упиралась в бедро. Он уже успел вспотеть – единственный человек в наглухо застегнутом пиджачном костюме в жаркую пятницу в начале июня.

Он чувствовал, что притягивает чужие взгляды – даже несмотря на шляпу и чемоданчик, реквизит бизнесмена. Он не отец семейства, спешащий на работу, не муж, поцеловавший жену в дверях на прощание. Мимо шли дети в школу – девочки в юбочках и белых гольфах, мальчики с набриолиненными чубами, пришпиленными галстуками и слишком большими зубами, внезапно переросшими хозяина.

Согласно легенде, Гувер еще в молодости удалил себе все зубы и заменил «идеальными» вставными. Все равно он никогда не улыбался на фотографиях – ни на тех, что делали для внутренних целей Бюро, ни для прессы, ни даже в тот раз, когда он снялся вместе с Ширли Темпл в зените ее славы, после того как она сыграла Хайди[34]. Рассказывали, что этот снимок стоит в позолоченной рамке у него на столе – там, где другие сотрудники держат фото жен и детей.

Чем больше Гувер толстел, тем сильней у него отвисали брыли и тем старательней он имитировал простого и скромного трудягу, рядового сотрудника Бюро. В редких случаях его лицо вроде бы смягчалось, – вероятно, сам Гувер считал это выражение благосклонным, отеческим, но оно как-то не убеждало. Достаточно было заглянуть в глаза. Через них смотрел мозг, который неустанно работал – оценивал, вычислял, перемалывал, и на фотографиях эти глаза выходили плоскими, тусклыми, как пистоны на картонной полоске – черные лепешечки пороха, готовые взорваться.

Год назад – в тот день, когда все рухнуло, – Хардинга только что перевели с повышением из Нью-Йоркского оперативного отделения в Вашингтонское. Присвоили звание управляющего оперативного сотрудника. Награда за двенадцать лет тяжкого труда. Он не был прирожденным агентом, в отличие от многих сослуживцев, но хотя бы ловко управлялся со всякими техническими штучками. Лаба все время снабжала агентов новым оборудованием, и оно требовало сноровки.

Он не прослужил в Вашингтоне и месяца, когда тамошний ООС Говард Джонсон послал его в отель «Мейфлауэр» доставить аналитику. Такое ему дали задание. Гувер с нетерпением ждал результатов аналитики из лабы в Нью-Йорке. Проще простого. Так сказали Хардингу. Отель располагался на Коннектикут-стрит.

В вашингтонском оперативном отделении все знали, что Гувер и Толсон – Директор и его заместитель – ежедневно в полдень обедают в отеле «Мейфлауэр». Они занимали укромный столик в углу. Их любимые позиции в меню, похоже, были известны всем сотрудникам отделения. Директор и замдиректора заказывали почти всегда одно и то же. Грибной суп-пюре, и побольше крекеров. Поджаренные сэндвичи с индейкой, беконом и сыром, пронзенные зубочисткой, с соленым огурцом. Горячий, как кипяток, кофе. На десерт – консервированная смесь фруктов. В порции Гувера обязательно должна быть коктейльная вишня, иначе он отошлет блюдо обратно на кухню.

Первое, что поразило Хардинга в тот день, – Толсон сидел не на стуле через стол от Гувера, как можно было бы ожидать, а бок о бок с ним на красной банкетке. Тут надо было сразу разворачиваться и уносить ноги. Уже тогда Хардингу следовало сообразить, что над ним нехорошо подшутили. Но он был глуп – горел желанием выслужиться, произвести впечатление, словно какой-нибудь сопливый стажер. Он видел, как Гувер улыбается Толсону, и по дурости решил, что это значит – они расслаблены, ничем не заняты, и сейчас как раз удачное время, чтобы к ним подойти.

Он приблизился к их столику и полез за отчетом, с которым его прислали. С тем же успехом он мог быть официантом, подошедшим долить кофе в чашки. Гувер и Толсон не сочли нужным обратить на него внимание. Кто бы это ни был, он незначителен. Обслуга ресторана, хорошо вышколенная, знала, что публику к этим двоим пускать нельзя. Гувер был давним клиентом, и ресторан заслужил его доверие.

Двое за столиком продолжали разговаривать – тихо, сблизив головы. Хардинг завозился с портфелем-дипломатом. Он откинул центральную защелку, отпер ключом каждый из замочков по сторонам, прежде чем открыть и их. Но черт возьми, ничего не случилось. Ничего. Защелки не открылись. Он подпер портфель бедром, убрал с дороги ремень и принялся нажимать все, что можно.

Лишь подойдя ближе – настолько, чтобы учуять тошнотворный запах, исходящий от грибного супа, – он увидел. Маленькая пухлая ручка Гувера сжимала руку Толсона. Директор слегка поглаживал большим пальцем кисть заместителя.

Тут Хардинг вспомнил – боже, какое невыразимое облегчение, – что замки у портфеля фальшивые, а ключ – просто болванка. У чемоданчика нет обычного основного отделения – только второе дно, где спрятан отчет, а оно открывается кнопкой на исподней стороне.

То была последняя новинка, разработанная в Лаборатории для особых нужд Бюро. Там выпускали и зонтики с полыми ручками, скрывающими фотоаппарат, – Хардингу еще не довелось попробовать такую в деле – самописки с крохотными жучками, ботинки с полыми каблуками для хранения сообщений и микрофоны, вшитые в галстук. У нового чемоданчика, кроме фальшивого дна, был еще миниатюрный фотоаппарат в боковом отсеке. Объектив закрыт ремнем, который при фотографировании нужно отодвигать в сторону. В лабе делали и аналогичные сумочки для агентов-женщин, которых в Бюро было немного. Им доверяли работу в койке, но к обычной агентурной деятельности не допускали. И не допустят, пока Бюро возглавляет Гувер.

Хардинг поначалу надеялся, что ему дадут на испытание особые наручные часы – от них шел в рукаве скрытый провод к маленькому аккуратненькому катушечному магнитофону. Но когда ответственный оперативный сотрудник, глава вашингтонского отдела Бюро Говард Джонсон, попросил Хардинга доставить отчет, чемоданчик, который он в это время испытывал, подошел как нельзя лучше – отлично выделанная кожа, качество, достойное профессионала. Только в ответственный момент в отеле «Мейфлауэр» у Хардинга на нервной почве отказали мозги.

Гувер поднял