Нежность - Элисон Маклауд

так расторопна и деловита в домашнем хозяйстве, что Перси, «сама кротость и доброта», оказался совершенно лишним. Ее страсть постепенно кристаллизовалась в недовольство. Ей хотелось от него каких-то результатов, плодов труда, нового активного вклада в мужском мире…139 Эти слова из рассказа, действие которого происходит в Грейтэме, в то утро были неизвестны даже их автору, но он продолжал наблюдать внутренним оком.

Персиваль Лукас, по всеобщему мнению, был совершенно не военным человеком, и все же бросился в бой – совершенно нелепо, причем в первый же день. Зачем, как не ради того, чтобы сделать приятное жене, обручившись с «достойным мужчины» уделом?

Безумие. Ну какое ощущение цели можно обрести в этой фальшивой насквозь войне? Перси Лукас был потерянным человеком, человеком-шифровкой, а тайное всегда становится явным.

За что он готов постоять? Она начинала с необычного уважения к мужу. Но постепенно разочарование возобладало у нее в душе. Он был полон странной неопределенности140. Война не могла придать Персивалю Лукасу никакой новой души, нового мужества. Если смотреть правде в глаза, он бросил жену и детей вместо того, чтобы освоить какую-нибудь профессию и работать, кормить семью.

А еще эта история с серпом.

И железной скобой на ноге девочки.

Изгнанник промолчал. Пускай Фрида болтает себе дальше. «И вообще, дорогая, зачем нужен дома мужчина – под ногами путаться?»

Изгнанник не стал говорить, что у них в семье именно он выполняет бо`льшую часть дел – как по дому, так и по двору, шитье, малярные и столярные работы – и что, строго говоря, это Фрида путается у него под ногами, особенно с ее манерой растянуться на полу или газоне, чтобы дремать или просто валяться.

Лоуренс попивал кофе. Он был хорошо знаком с собственными закоулками мысли и извивами сознания. Как он ненавидит хорошего человека Персиваля Лукаса! Он не обманывался на этот счет. И как болеет душой за сломанный зеленый росток – девочку, что прыгала за яблоневым цветом. Персиваль Лукас ее не стоит. Но продолжение человеческого рода имеет мало общего с естественной справедливостью.

Фрида родила своему профессору троих. А где его, Лоуренса, дети? Он был уверен в одном: когда у него появятся свои дети, он не бросит их так же легко, как Лукас бросил своих. И еще ему хватит ума не оставлять острый серп там, где они играют.

Он оглядывал угодья Уинборна. Ранним утром плодовый сад еще покрывала тень, но задний газон светился ромашками и лютиками. Изгнанник отмахнулся от пчелы. Ландыши распустились рано, сразу после апрельского приступа жары. Ряды цветов, похожих на короны, были белы и совершенны, как рядки младенческих зубиков.

Появилась Мэри с фотоаппаратом. Изгнанник смотрел, как она сжимает камеру у пояса, выбирая кадр, обрамляющий троих взрослых у чайного стола под открытым небом, под майским солнцем. Он взглянул прямо в объектив и, редкий случай, улыбнулся, потому что Мэри предана ему и, если уж говорить начистоту, учить ее приятно. Она умный ребенок и, более того, хороший собеседник – высшая из всех возможных похвал для кого угодно, невзирая на возраст.

Но улыбка пропала втуне: любимый «Брауни» падал на траву. Этот снимок никогда не будет сделан. Мэри уже бежала – бежала со всех ног в сторону плодового сада.

Мэделайн обернулась, удивленная суматохой. Потом вскочила на ноги и подобрала юбки.

– Дядя Перси! – вопила Мэри, размахивая высоко поднятой рукой. – Сюда! Мы здесь!

Неблагонадежный элемент

i

Агент Мел Хардинг явился к Гуверу на дом ровно в восемь утра. В ту ночь он почти не спал. Рейс из Джоппы накануне вечером задержался. Гостиница, снятая за казенный счет, была, конечно, дешевая, стены как бумага. Хардинг заплатил портье кучу денег – уже из своего кармана, – чтобы к утру отгладили костюм и галстук, рубашку постирали и накрахмалили. Над головой всю ночь стучал будильник, как дятел. В пять утра Хардинг, поняв, что все равно не уснуть, встал подстричь ногти и вычистить под ними булавкой из швейного набора, которым был укомплектован номер. Рассказывали, что Гувер часто проверяет.

Утро принесло вселенский потоп света. Кроны деревьев пышно зеленели – весна в Вашингтоне приходит намного раньше, чем в Монтане. Хардингу казалось, что он недостоин такой роскоши. И в то же время было странно, что он не в Джоппе, а где-то еще. Он привык к тамошней узости. Он практически жил в четырех фанерных стенах офиса и обычно не осознавал, какую большую часть своего времени тратит на грязцу жизни в маленьком городе: на то, чтобы засечь ее, отследить, составить и отправить всё те же привычные отчеты – из недели в неделю, из месяца в месяц.

По совести сказать, в основном со всем этим разбиралась местная полиция: кражи машин (их, как правило, подростки брали покататься и потом бросали); бутлегеры и жулики; заезжие мошенники под личиной проповедников. Ему не удалось найти в Джоппе ни единого коммуниста, ни даже, скажем, обыкновенных неблагонадежных элементов, задумавших сорвать приходской пикник. Всякая ерунда, попросту не стоящая внимания Бюро. Предполагаемая подпольная сеть сбыта порнографии оказалась всего лишь еженедельной игрой в покер по пятницам у кого-то дома, где после игры смотрели кино для взрослых. Хардинг расследовал, не ведет ли местное казино делишки за пределами штата. Он случайно наткнулся на ферму, где растили марихуану. Он прощупывал почву по трем местным семьям, задумавшим перебраться в Канаду. С чего бы это они? Он разобрался с двумя убийствами (домашнее насилие) и несколькими случаями уклонения от налогов. Джоппа – это вам не Нью-Йорк.

На тихой улочке, где жил Гувер, каждый свежий лист мерцал зеленым огоньком, словно язык весеннего пламени Пятидесятницы, вещающий на частоте, уже неслышимой для Хардинга. Мальчиком он любил эту историю из Писания – про языки пламени, сошедшие с неба на апостолов. Ему вообще нравились многие из историй, которые они с матерью слушали со своей боковой скамьи в самой глубине церкви. Мать всегда старалась не привлекать внимания – не хотела, чтобы кто-нибудь опять начал расспрашивать об отце ее ребенка.

Она маскировалась так хорошо и так долго, что в конце концов почти исчезла. Столько разного врала о местонахождении мужа, что сама запуталась. Даже сын иногда путал вранье и фантазии матери с подлинными событиями. Семья постоянно переезжала – с одной дешевой квартиры на другую, еще более дешевую. Мать мыла полы – сперва у частнопрактикующих дантистов и других врачей, а потом, когда годы взяли свое, – в прачечных самообслуживания и общественных