Смерть чистого разума - Алексей Королев

парень, – Целебан показал на того полицейского, что сидел на земле, – не пристрелил вашего соотечественника. Его брат служил кучером на почте, его убили при ограблении.

– Вы хотите сказать… – ужаснулся Скляров, но Целебан не успел больше ничего сказать, потому что Веледницкий выпрямился и сказал, ни к кому особенно не обращаясь:

– Conclamatum est. Расходитесь, пожалуйста.

В дверях остановилась мадам Марин с кувшином. Застыли, вцепившись в балюстраду, Лавровы. Молча ушла внутрь Луиза Фёдоровна. Ушёл к себе и Шубин, сунув обе ладони в жилетные карманы. Где-то в глубине раздавались тонкий щенячий скулёж: это плакала мадемуазель.

Целебан отдавал распоряжения. До прибытия из Эгля капрала Симона (тот, как оказалось, отправлен был туда с обнаруженным при Тере золотом и заодно с большей частью полицейских) один из его людей будет находиться в пансионе. И да, он надеется на понимание и добросовестность доктора и его пациентов и уверен, что они не предпримут попытку разбежаться до особого разрешения. То же касается, как обычно, мадам и мадемуазель Бушар. Он также ждёт судебного следователя. Да, дело об убийстве Корвина закрыто. И тем не менее.

– Н-но почему никому нельзя уехать? – робко спросил Скляров, указывая на карету. – Вон же верёвка, которую вы искали. Это же улика.

– Улика, улика, – раздражённо ответил Целебан. – По одному делу. А мне придётся заниматься двумя.

– Но уж к ограблению кареты-то мои постояльцы какое отношение имеют? – воскликнул Веледницкий.

– Очевидно, – заметил Маркевич, – господин инспектор полагает, что у Александра Ивановича были сообщники. И не находит ничего лучшего, чем искать их в этом доме.

– Как же вы мне надоели, господа политические эмигранты, – сказал инспектор. – Ну, Гастон, пошевеливайся! Иди подбери своё оружие, да не забудь вычистить его сразу, как доползём до аптеки Фромантена. Чёрт бы побрал этих почтовых кляч.

Кони прянули, заперебирали ногами: из-за поворота показался дилижанс. Кучер притормозил, чтобы объехать неожиданное препятствие, но не остановился. Гастону это явно не понравилось, что выразилось в энергичном жесте, адресованном вознице. Две пары женских глаз прильнули к мутному стеклу, но ничего толком не разобрав, быстро отвернулись. На империале же сидел невзрачный господин в котелке и мятом летнем пальто и прижимал к себе саквояжик. Он бросил взгляд на происходившее внизу и беспокойно заёрзал. Дилижанс прокатился ещё с десяток шагов и замер. Господин в мятом пальто начал осторожно спускаться вниз, но возчик что-то буркнул пассажиру и тот покорно замер на своей скамеечке. Почтовая карета с полицейскими и телом Тера медленно двинулась дальше в деревню, теперь уже она объезжала дилижанс. Две пары женских глаз вновь прильнули к стеклу и проводили кареты взглядом. Обитатели пансиона исчезли внутри.

* * *

– Итак, господин Веледницкий, – сказал Лавров, закуривая, – теперь гипотеза становится версией?

Они собрались в гостиной – и генеральша вновь спустилась самой первой. Завтрака, впрочем, не предлагалось – во всяком случае прямо сейчас. Веледницкий вышел из смотровой с рюмкой каких-то капель и протянул их скрюченной у камина мадмуазель Марин. Та, всхлипнув, отвернулась, мадам обняла её за плечи и подняла, чтобы увести, но перед этим вопросительно посмотрела на доктора. Веледницкий отрицательно покачал головой и показал глазами на столовую, куда обе и удалились, оставаясь на виду у остальных. Через пару минут, впрочем, обе скрылись в буфетной и там что-то негромко зазвенело – очевидно, хозяйки всё же решили что-нибудь приготовить. Маркевич сидел в кресле подле Лавровой, которая ежесекундно прикладывала платочек к совершенно сухим глазам. Шубин стоял перед закрытыми окнами террасы и жевал сигару. Фишер подпирал этажерку. Николай Иванович и Анна Аркадьевна (прямая и неожиданно тихая) сидели на диване, Луиза Фёдоровна застыла, разумеется, в почётном карауле ошуюю.

– Да, господин Лавров. К сожалению, я оказался прав. Мало было в моей жизни случаев, когда мне менее хотелось бы быть правым.

Мадемуазель Марин внесла поднос с кофейным прибором и, всё ещё с красными припухшими глазами, обнесла. Все были ей благодарны, тем более что кофе был не от Николая Ивановича, а совершенно обыкновенный – и неожиданно приятный на вкус.

– Инспектор просил нас всех пока не разъезжаться, что, полагаю, многие собирались сделать. – Доктор Веледницкий поставил пустую чашку на столик. – Просьба законная и я бы её уважил, хотя, признаться, не понимаю, зачем теперь полиции нас удерживать.

– Я всё равно уезжаю, – взвизгнула Лаврова. – Это решено! Господи, в живот… прямо в живот.

– Сомневаюсь, дорогая, что это возможно, – сказал её муж. – Да, неплохо мы тут у вас нервишки подлечили, Антонин Васильевич.

– Я верну деньги, – вяло ответил Веледницкий. – Не только вам, всем, разумеется. Извинений приносить не буду, не обессудьте. Я, в конце концов, ни в чём не виноват.

– Господь с вами, Антонин Васильевич, – почти закричал Скляров. – Вы-то, вы-то здесь при чём?

– Ну как сказать, – Лавров закурил вторую папиросу, едва затушив окурок первой. – Если верить Карамзину, среди наших благочестивых (благочестивых ли, впрочем?) предков было в обычае, что хозяин ответствует народу за безопасность своего гостя, и кто не умел сберечь постояльца от беды или неприятности, тому мстили соседи за сие оскорбление как за собственное.

«Резинки на рукавах его рубашки как у маркёра. Успел надеть, не второпях одевался. Он и есть маркёр, ловко укладывающий в лузы слова – без разницы, пишет ли он повесть или донос. Убийца ли он? Очевидно, нет. Слишком многое против Тера, слишком вялое лицо у Лаврова. Если Веледницкий вернёт деньги, это будет кстати. Бог с ней, с бессонницей. В Риме я её отлично залечу безо всяких порошков, особенно если Александрин вышлет ещё рублей сто пятьдесят».

Инспектор Целебан возник с уже привычной всем неожиданностью. Вновь, как и давеча, не прошёл далее порога. На этот раз, впрочем, даже шляпы снять инспектор не потрудился.

– Господа, я направляюсь в Эгль и сегодня, вероятно, уже не вернусь. У меня к вам просьба: не уезжайте ранее завтрашнего утра. Возможно, мне понадобится ещё раз переговорить с кем-то из вас. Но в целом я никого более здесь не удерживаю. Полицейского, впрочем, пока оставлю – для вашей же безопасности. У господина Тер-Мелкумова вполне могли быть сообщники.

– Доктор, вы бы попросили нашего sentinelle войти в дом, что ли, – сказал Лавров, когда за инспектором затворилась входная дверь. – А то с ним у входа ваш санаториум снаружи сейчас напоминает то ли гауптвахту, то ли казарму.

Веледницкий помолчал с минуту, затем кивнул и двинулся было в холл, но не успел. Полицейский появился сам, с винтовкой за спиной и чётко сказал, особенно ни к кому не обращаясь:

– Тут ещё один русский. Говорит,