Аромат изгнания - Ондин Хайят

очень высок, наши гены претерпевают химическую модификацию. Ученые называют это генетическим метилированием. И эти-то генетические метилирования передаются следующим поколениям. Конечно, чем сильнее травма, тем сильнее и метилирование.

– Значит, это у меня в генах? – спросила Талин.

– У меня тоже.

Они молча смотрели друг на друга. Впервые Талин так ясно поняла, что принадлежит к некой цепочке. К череде людей, чье пережитое оставляло неизгладимый след. Луиза, Нона, мать… И те, что были раньше, о которых она ничего не знала. У нее закружилась голова.

– Как же избыть все это? – прошептала она.

– Что избыть?

– Этот ужас…

Антона тронул этот вопрос, которым он сам не раз задавался.

– Ты это и делаешь.

– Что я делаю?

– Признаешь этот геноцид, все случившиеся трагедии и отдаешь дань их памяти.

– Но этого недостаточно! – воскликнула Талин. – И потом, мне кажется, я попала в капкан. Я ни о чем не просила, я ничего этого не хочу!

– А ты думаешь, Луиза хотела?

Талин залпом выпила стакан воды.

– Почему Нона ничего мне не говорила? Как она могла держать это в себе?

– Думаю, она поступала как могла, тебе не кажется?

Талин снова поразил собственный гнев на Нону. Никогда при жизни бабушки она такого не испытывала.

– Не знаю… Мы могли бы поговорить об этом вместе. А она взяла и оставила меня одну.

Антон накрыл ее руку своей.

– Ты не одна, Талин. Я с тобой.

Они были едва знакомы, но молодая женщина почувствовала, что он говорит правду, что он будет рядом с ней в этих местах скорби, общих для них обоих.

– Луиза была такой чувствительной, такой трогательной. Она писала стихи и воспринимала все на редкость остро. Я очень привязалась к ней, пока читала. То, что она пережила, бесчеловечно, я вообще не понимаю, как такое может быть. Мне так больно за нее…

– Ты читаешь исключительное свидетельство, надо с ним что-то делать.

– Что же?

– Ты могла бы его опубликовать.

В шоке от того, что она узнала, Талин об этом как-то не подумала.

– Я даже не уверена, что хочу читать дальше, – выпалила она.

– Конечно, хочешь. Это нелегко, но ты должна знать.

– А тебе кто рассказал историю твоей семьи?

– Мне повезло, я знал мою прабабушку, она умерла, когда мне было тринадцать лет. Она рассказала мне о том, что пережила.

– И это тебя не шокировало?

Антон грустно улыбнулся.

– Шокировало – не то слово! Я вырос в армянской семье, слушал о геноциде армян все детство, но не в эмоциональном плане.

– А в каком же?

– Скорее в плане действия. Целью было научить нас позиции по отношению к фактам, а не тронуть за душу, хотя эмоции, конечно, были. Да и как могло быть иначе перед лицом таких ужасов?

Талин посмотрела в окно. Дождь перестал, и небо окрасилось красивыми оранжевыми оттенками.

– Зачем все это? – спросила она.

– Что – все?

– Смеяться, есть, создавать духи…

– Это все равно что спросить, зачем жить!

– Резонный вопрос, ты не находишь?

– Разумеется.

Антон смотрел куда-то вдаль, и Талин чувствовала, что он ушел в свои воспоминания. Она впервые задалась вопросом, что же он пережил, и поняла, что ничего о нем не знает.

– Затем, чтобы праздновать жизнь и никогда не оставлять победу за палачами, чего бы это нам ни стоило.

Он сказал это жестко. Она открыла новую его грань. Горечь, сдерживаемую ярость.

– Ты как будто злишься.

– Извини.

– За что извиняться?

– Скажем, это такие вещи, которые я не люблю показывать.

Талин помолчала, глядя на него.

– Ты всегда решаешь, что показывать людям?

– Не людям, тебе! – ответил он лукаво. – Я не хотел бы, чтобы у тебя создалось обо мне плохое мнение.

– Почему?

Широкая улыбка озарила его лицо.

– Это ведь очевидно, разве нет?

– Для меня нет.

– Ты мне нравишься, Талин.

И снова простота Антона обезоруживала. Само тело Талин отреагировало на его слова. Что-то успокоилось в самой ее глубине, хотя умом она находила это признание почти смешным. Впервые она осознала, до какой степени ее голова и тело не в фазе.

– Я тебе нравлюсь, потому что ты меня не знаешь, – дала она отпор.

– Это точно, – подхватил он и подмигнул ей.

– Ты никогда не бываешь серьезным?

– Я никогда не был так серьезен, как сейчас. Ты мне нравишься, и я хочу завести с тобой роман.

Талин оттолкнула тарелку. Все эти блюда перед ней, жара, слова Антона… Она задыхалась. Словно прочитав ее мысли, Антон встал и открыл окно.

– Подыши, – ласково сказал он.

Она повиновалась. До нее долетел запах мокрого асфальта.

– Пахнет дождем, – тихо произнесла она. – Люблю этот запах.

– Опиши мне его.

– Пахнет землей, сыростью с какой-то дикой, мускусной ноткой.

Антон взял ее за руку, она не противилась. Его прикосновение понравилось ей. Какая-то часть ее желала быть рядом с ним, другая хотела убежать за миллион километров. Удастся ли ей когда-нибудь собрать себя из кусков? Лицо Матиаса замаячило перед ней, и она напряглась. Его резкий голос, его команды, распоряжения, повторенные много раз, зазвучали в ушах. Она так хорошо заучила урок, что ему уже не было нужды их произносить, она формулировала их сама.

– Мне пора, – напряженно проговорила она.

– Уже? Тебя где-то ждут?

Снова лицо Матиаса. Он ведь на другом конце света, почему она не расслабится на этот вечер?

– Мне надо домой.

Она услышала свой голос как будто издалека и не узнала его. Он был жесткий, непреклонный, как у Матиаса. Она поняла, что надо остаться, но не могла и резко поднялась.

– Я провожу тебя, – предложил Антон, вставая.

– Нет. Спасибо…

Талин бросилась к лестнице, сбежала вниз, пересекла большими шагами нижний зал и оказалась на улице. Она шла быстро, почти бежала, сама не зная почему. Подняла руку, подзывая такси. Перед тем как сесть, обернулась. Антон стоял у ресторана. Он помахал ей рукой, лицо его по-прежнему озаряла улыбка.

Вернувшись домой, Талин спросила себя, почему так поспешно ушла. Антон подошел очень близко к ней – наверно, слишком близко. Ей было с ним легко, но преследовало ощущение, что за ней наблюдает Матиас, как будто он и на расстоянии мог контролировать ее в любых обстоятельствах. Она взяла дочитанную тетрадь Луизы и стала искать указания, которые привели бы ее к продолжению истории. Просунула руку под кожаную обложку, но ничего не нашла. Рассмотрела каждый квадратный сантиметр тетради – с тем же результатом. Нона не оставила ей никакой ниточки. Но рассказ ведь не мог на этом прерваться. Бабушка упоминала три тетради, где же последняя? Талин вдруг испугалась,