Чюрлёнис - Юрий Л. Шенявский

Матушка моя, Деточка сердечная, не злись за эту мою болтовню. Уже и письма не могу прилично написать! Видишь, какой у тебя муж.

Сегодня был у меня Добужинский. Жалею, что тебя не было – как он себя вел. Надо знать, что он всегда немножко напряжен, но рассматривая мои работы, совсем расслабился. Больше всего ему понравилась начатая последняя соната из “Моря” – первая и последняя части соната “Ужа”, прелюдии и фуги, а из “Зодиака” – “Водолей”, “Рыбы”, “Близнецы”, “Дева”. Ну и “Фантазия”, а особенно последняя часть. Сказал: “Главное, что совсем оригинально. Черт знает, все из себя”. Был долго, и очень приятно провели время».

Мы не можем утверждать, что друзья Чюрлёниса – Бенуа, Добужинский и близкие петербургские знакомые материально помогали ему, но, как утверждают сотрудники музея М. К. Чюрлёниса в Каунасе, картины, написанные художником в Петербурге, сохраняются гораздо лучше, чем написанные ранее. Краски на этих картинах более яркие, сочные. Значит ли это, что краски более высокого качества дарили Чюрлёнису его петербургские друзья?

Мстислав Добужинский:

«О своих работах он говорил неохотно и очень не любил, когда его просили объяснить их содержание. Он сам мне как-то рассказывал, что на вопрос, почему в картине “Сказка королей” на ветках дуба нарисованы маленькие города, он ответил: «А потому, что мне так хотелось».

Литовский поэт и переводчик Юргис Балтрушайтис (почти ровесник – всего на два года моложе Чюрлёниса, почти земляк – из-под Ковно, удачно женившийся – на Марии Оловянишниковой, дочери владельца фабрик церковной утвари, – и обжившийся… в Москве) отмечал, что «Добужинский первый духовно и в мелочах жизни поддержал в Петербурге нашего Чюрлёниса и вместе с Бенуа раздувал огонь этого нашего великана».

В послереволюционной России Балтрушайтис станет еще и дипломатом – представителем (вначале формально советником) Литовской Республики в Москве, затем – чрезвычайным и полномочным послом.

«Особенно радовала его редкая искренность»

Мстислав Добужинский:

«О картинах Чюрлёниса я рассказал своим друзьям. Они очень заинтересовались творчеством художника, и вскоре А. Бенуа, Сомов, Лансере, Бакст и Сергей Маковский (редактор журнала “Аполлон”) пришли посмотреть все то, что привез с собой Чюрлёнис. Сам он на эту встречу не пришел – ему было не по себе говорить о своих работах с такими известными художниками, и мы условились, что картины покажу я сам. Маковский в то время собирался организовать большую выставку. Картины Чюрлёниса произвели на нас всех очень сильное впечатление, и было немедленно решено пригласить его участвовать в этой выставке. Первое, что поразило нас в полотнах Чюрлёниса, – это их оригинальность и необычность. Они не были похожими ни на какие другие картины, и природа его творчества казалась нам глубокой и скрытой. В голову приходили сравнения (и то весьма приблизительные) с Уильямом Блейком и Одилоном Редоном – художниками, которых Чюрлёнис мог знать. Но знал ли он их и их ли влияние ощущается в его картинах – это вопрос, который еще следует выяснить.

Было очевидно, что искусство Чюрлёниса наполнено литовскими народными мотивами. Но его фантазия, все то, что скрывалось за его музыкальными “программами”, умение заглянуть в бесконечность пространства, в глубь веков делали Чюрлёниса художником чрезвычайно широким и глубоким, далеко шагнувшим за узкий круг национального искусства.

В творчестве Чюрлёниса нас особенно радовали его редкая искренность, настоящая мечта, глубокое духовное содержание. Если в некоторых полотнах Чюрлёнис был совсем не “мастером”, иногда даже бессильным в вопросах техники, то в наших глазах это не было недостатком. Даже наоборот, пастели и темперы, выполненные легкой рукой музыканта, иногда нарисованные по-детски наивно, без всяких “рецептов” и манерности, а иногда возникшие как будто сами по себе, своей грациозностью и легкостью, удивительными цветовыми гаммами и композицией казались нам какими-то незнакомыми драгоценностями.

Естественно, что мои друзья, увидев замечательные картины Чюрлёниса, захотели познакомиться и с ним самим. Хотя Чюрлёнис избегал общества, мне удалось уговорить его пойти к Александру Бенуа».

Александр Николаевич Бенуа годом раньше вернулся из Франции, чтобы начать работать над оформлением балета «Павильон Армиды», в котором главную партию танцевала Матильда Кшесинская.

Он поселился в двух шагах от Благовещения, где жили его друзья: Нувель, Дягилев, Философов. «Да и сам я со своей семьей впоследствии, в течение семи лет, жил в том же околотке – на Адмиралтейском канале».

В «околотке», а точнее на Галерной, 56, литера Б, Александр Бенуа жил с 1907 по 1914 год. Особняк (довольно скромный) строился и некогда принадлежал купцу 2-й гильдии Николаю Макарову – в историю Петербурга он так и вошел как особняк Макарова. Им, во время проживания там Бенуа, владела Александра Милюкова, вдова коллежского советника. Дом соседствовал с имением графов Бобринских. Первым владельцем усадьбы – из рода Бобринских – стал Алексей Григорьевич, внебрачный сын императрицы Екатерины II и Григория Орлова. В графское достоинство он был возведен в 1796 году своим единоутробным братом Павлом I, а усадьбу на Галерной улице получил в подарок от императрицы Марии Федоровны. В 1798 году в течение непродолжительного времени дворцом, выкупив его у Мятлева, владел светлейший князь Платон Зубов, у которого его и приобрела императрица Мария Федоровна.

Дом находится на равном удалении от Галерной улицы и набережной Адмиралтейского канала, поэтому в некоторых источниках его адрес указан по Адмиралтейскому каналу (в том числе и у Александра Бенуа) – дом 31.

В данном месте позволим себе «лирическое отступление».

Правнук Чюрлёниса Рокас Зубовас – еще и потомок Дмитрия, родного брата Платона Зубова.

– Дочь Чюрлёниса Дануте, – рассказывал авторам Рокас, – вышла замуж за Владимира Зубова. Так что мои корни прослеживаются и в Петербурге. (Смеется.) Но и в Литве род землевладельцев Зубовых по-хорошему известен уже лет двести. Они, например, создавали литовские школы, когда это было запрещено царским правительством. Зубовы много чего хорошего сделали для литовского народа.

Дануте и Владимир – продолжал рассказ Рокас – познакомились, будучи немолодыми людьми. Оба учились в Западной Европе. Вернулись в Каунас, а Каунас город маленький и познакомиться проблемы им не составило. И Дануте, и Владимир любили музицировать и довольно часто играли в четыре руки. Встречались и на теннисном корте. Бабушка – Дануте Чюрлёните-Зубовене – рассказывала, как проверяла деда книгами. Давала читать разных иностранных авторов, чтобы понять, что он за человек. Конечно, оба читали и разговаривали и по-французски, и по-немецки, и по-английски, и по-польски, и по-русски. Когда же Владимир Владимирович привел Дануте в свой дом знакомить с родителями, он процитировал великого русского поэта Александра Пушкина: «Любви все возрасты покорны».

Таким образом, получается, что Микалоюс Константинас Чюрлёнис, бывая у Александра Николаевича Бенуа, оказывался в доме предков – по отцовской линии – своего внука. Тут