Чюрлёнис - Юрий Л. Шенявский

потому что мы хоть и умрем, усталые телом, – встретимся в других краях. И как всегда – ты и я, потому что мы – Вечность и Бесконечность”».

Приближалось Рождество, а за ним и венчание с Софией.

Пора, пора возвращаться в Литву, в Друскеники, в родной дом.

Чюрлёнис не был, как определила Ядвига Чюрлёните, «активным» католиком и избегал разговоров на религиозные темы. Но были у него и знакомые ксендзы. К одному он и пришел за советом перед предстоящим заключением брака с Софией. Священник сказал, что он, Константинас, обязательно должен исповедоваться. Чюрлёнис наотрез отказался исповедоваться перед кем бы то ни было.

Композитор, органист и хормейстер петербургской базилики Святой Екатерины Александрийской Чеслав Сосновский (Ядвига Чюрлёните приводит литовский вариант написания фамилии – Саснаускас), с которым он был дружен, одернул его:

– Ты едешь венчаться к дяде невесты – к настоятелю, к священнослужителю! Неужто и там поднимешь скандал и покажешь себя безбожником?!

Чюрлёнис даже дослушивать Сосновского не стал.

Но, вероятно, именно Сосновский организовал его встречу с Йонасом Майронисом – в то время он был уже доктором богословия и профессором Петербургской духовной академии. (У Ядвиги Чюрлёните Майронис – ксендз.) Возможно, Чюрлёнис уклонился бы от встречи и с этим священником и богословом, но он ему был интересен – о Майронисе как о литераторе написала София, статья была опубликована.

Майронис родился под Ковно, в крестьянской семье, начальную школу не оканчивал – учился дома. Польским языком тоже овладел дома. Учился в Ковенской гимназии, затем – на историко-филологическом факультете в Киевском университете Святого Владимира. Но по настоянию родителей поступил в Ковенскую духовную семинарию. Продолжил учебу в Санкт-Петербургской духовной академии, по окончании которой преподавал в родной для него Ковенской семинарии. И вот он уже – доктор богословия.

Майронис пригласил набирающего славу художника и музыканта «к себе». Где происходил разговор, неизвестно, на каком языке – тоже, но был он долгим и откровенным и к тому же застольным.

Майронис был на добрый десяток лет старше Чюрлёниса. Ни грана чопорности, харатерного для многих священнослужителей, в нем не было; напротив, Майронис был улыбчив, приветлив, настроен дружески – общаться с ним для Чюрлёниса было одно удовольствие.

– Я слышал, как вы в базилике Святой Екатерины играли на органе, – сказал отец Йонас.

– Спасибо моему другу Чеславу Саснаускасу – он мне предоставляет такую возможность. Мой отец – органист. И я в довольно-таки раннем возрасте подменял его во время месс в Друскениках.

– Вы мечтали стать органистом?

– Возможно, в раннем детстве, но в сознательном возрасте – музыкантом, композитором. В настоящее время – еще и художником.

– Не поверите, но я не собирался становиться священником – хотел быть поэтом, – сказал отец Йонас. – Первое стихотворение написал в гимназии, в шестом классе, когда уже зачитывался Адамом Мицкевичем, Юзефом Крашевским, Юлиушем Словацким – это из польских поэтов. Потом были – русские: Пушкин, Лермонтов. Литовские – в частности Антанас Баранаускас. Удивитесь – он преподавал у нас в Ковенской семинарии. Перу Баранаускаса принадлежит дидактическая поэма «Бич и милость Божья». Не слыхали?

– Не только слышал, но и читал.

Майронис пригладил посеребренный сединой крупный «ежик», поджал на переносице пружинку-зажим пенсне и продолжил:

– Стихотворение мое «Литовский раб» опубликовано в газете «Аушра» в 1885-м – под псевдонимом Zvalionis. В 91-м вышла первая книга – «История Литвы, или Рассказы о литовском прошлом» под псевдонимом Stanislovas Zanavykas. Псевдонимом Maironis я начал пользоваться во время учебы в Петербургской духовной академии. В 95-м издан поэтический сборник «Весенние голоса». С тех пор… Вы знаете, хлопотно это – собирание сборников, издательские дела. Столько времени отнимают!

Отец Йонас не скрывал своих либеральных взглядов. Чюрлёнис ответил на откровенность откровенностью.

Когда Чюрлёнис умолк, Майронис резко поднялся и вышел из комнаты. Вернулся он с накинутой на шею епитрахилью и с молитвенником в руках. Заговорил по-латыни, которой Чюрлёнис не знал и потому не понимал Майрониса и вообще – что происходит.

Майронис же, перекрестив Константинаса, сказал:

– Теперь я могу написать вам записку – выдать справку, что вы исповедовались. Считайте, что этот вопрос улажен.

Глава восемнадцатая. «Без тебя я совсем ничего не стою…» (1908–1909 годы). Друскеники – Плунгяны

Завершался 1908 год – декабрь перевалил за середину.

Ранним зимним вечером, занимаясь рукоделием (штопкой белья), Аделе словно проронила:

– Пустеет наш дом. Тихий стал, а какой был! – И тут же, вздыхая: – Как они там?..

«Они» – разъехавшиеся дети. «Там»… Кастукас – в Петербурге, Пятрас – в Вильне, там же Мария – у мужа, Виктораса, Стасис – в Варшаве, Повилас – в далекой Америке, Йонас «где-то (не пойми где!) временно устроился органистом»…

Константинас, чтобы отвлечь супругу от грустных мыслей:

– Кастукас пишет веселые, шуточные письма.

– Это чтобы скрыть от нас сложности и неприятности – работы у него нет.

Ядвиге девять лет – ей непонятна озабоченность матери:

– Раз нет работы, значит, приедет на Рождество, и наступят хорошие дни. Как раньше.

Кастукас приехал, Стасис тоже, но «как раньше» – весело и беззаботно – не стало.

Кастукас много рассказывал о Петербурге. Признавался, что город ему не понравился, но при этом восторгался хранилищами сокровищ – Эрмитажем, Русским музеем императора Александра III, естественно, добрым словом поминал Добужинского, Бенуа, других мирискусников. Повествуя о своей жизни в столице Российской империи, говорил если не с юмором, то с легкой иронией. Развеселил отца – до слез! – рассказом об «исповеди» у Майрониса.

– Ксендз так и сказал?!.. – хохотал отец. – Так и сказал: «Считайте, что этот вопрос улажен!»?

Через несколько дней Кастукас словно сам себе задал вопрос:

– Каков Петербург? – И сам же на него ответил: – Замечательный город…

Восклицания Аделе в словах сына не заметила. Она осторожно сказала сыну:

– В день приезда ты говорил совсем другое. Что тебе Петербург не понравился.

– Город – замечательный, люди – замечательные! Вот только небо в Петербурге – серое, мрачное, кажущееся беспросветным. Оттого и в комнате моей постоянные сумерки. Берешь кисть, но словно серая тьма преграждает дальнейшие движения руки. Пианино нет. Пианино – мечта. Иду к Добужинскому – у него прекрасный рояль.

Кастукас не обмолвился о гнетущем чувстве одиночества. Только, повысив голос, сказал:

– Приедет Зося, и комната озарится солнечным светом!

– А холера?

– По поводу холеры не стоит тревожиться – не так уж она страшна… Но – странное дело: тоска по родине, по близким людям побуждает к творчеству!

Ностальгическая «Полька»

В Друскениках Чюрлёнис – среди родных и близких ему людей, но рядом нет Софии, его Зоси. Она – в Плунгянах. Там живет ее дядя, Винцентас Ярулайтис, он ксендз. Уже договорились: дядя будет их венчать. Венчание и свадьба назначены на первый день нового, 1909 года.

«Знаешь, я такой теперь ни на что не годный, когда бываю один, страшно! – пишет Кастукас любимой. – Слоняюсь