Здесь, под северной звездою...(книга 2) - Линна Вяйнё

— Зачем же вы так стремитесь на север? Лахтари почти все разоружены.

— Мы? У нас вовсе нет такого намерения. Мы просто собрались проведать родных.

— Господа, а такие глупые. Но мы все же не круглые болваны. Охотничье надели... Хоть бы шли-то в простой одежде. Лахтари вы.

— Точно. И зря ты с ними разговариваешь. Давай поставим их, дьяволов, к стенке!

Оба задержанных побледнели. Оскар заметил это и еще больше укрепился в своем предположении. Несколько человек у дверей были настроены особенно непримиримо. Со всех сторон раздавались требования вывести арестованных «на горку».

— Пожалуйста, я готов пострелять их, если у других духу не хватает,— сказал Арви Лаурила.

Оску велел всем пока помалкивать, хотя его приказание не произвело особого впечатления. Теперь и старший пленник явно занервничал. Спокойная уверенность покинула его. Он обратился к стоявшим у дверей мужчинам:

— Мы ничего плохого не сделали. Дайте нам поговорить с каким-нибудь высшим начальником.

— Чертей вам надо в начальники. Пулю в лоб каждому бродяге-барчуку.

Аксели пришел в самый разгар. Арестованные бросились к нему, доказывая свою невиновность, но он не стал их слушать:

— В штабе все будете объяснять. Вы шли по дороге без пропуска, и я должен задержать вас.

Аксели позвонил в село, и ему приказали доставить задержанных туда.

— Акусти и Элиас! Возьмите лошадь и отвезите их.

Арестованные с явным облегчением распростились с враждебно настроенными красногвардейцами. Во всяком случае, казалось, безопаснее попасть на допрос к более высокому начальству. Чувство освобожденности сделало их разговорчивыми, и, уезжая, они уже горячо благодарили за предоставленный транспорт. Когда санки скрылись из виду, кто-то сказал:

— И чего их возить? Кончили бы здесь.

— У нас так просто, не разобравшись, никого не расстреливают. И вообще такие дела нас не касаются. Может, они тут врали, а может, и правду говорили. Мало ли что бывает. Но эти люди прошли мимо двух парных патрулей, и никто их не видел. А что вы скажете, если кто-то придет да бросит в окно гранату? И все потому, что дозорные там витают, точно сонная молитва!

— Что уж тогда скажешь, когда кишки по двору разбросает.

— Это плохие шутки,— оборвал Аксели и, сердитый, пошел обратно домой.

А бойцы ворчали укладываясь:

— Командующий был маленько не в духе... И пошел себе спать к бабе под бочок...

IV

Первые дни революции пастор и пасторша провели и состоянии подавленности и отчаяния. По телефону ни с кем не соединяли, газет не доставляли, так что приходилось довольствоваться теми скудными слухами, которые приносили из деревни служанки. Много было тревог и горя. Ани успела уехать после рождественских каникул и Хельсинки, и отец с матерью не знали, что с нею. Где теперь шюцкор? Что стало с местными шюцкоровцами, которые, как было известно пастору, получили приказ пробираться разрозненными группами на север, чтобы там где-то за два-три прихода отсюда соединиться в назначенном месте. Хозяева пастората не желали обращаться в рабочий дом за пропуском, а без него они ни к кому не могли поехать.

На четвертый день пришло облегчение: вечером в пасторат приехал приходский врач с новостями:

— Весь Север, Саво и Карелия находятся в руках белых. Русских солдат разоружили. Шведские войска перешли границу, чтобы поддержать белых. Говорят, белые приближаются к Тампере со скоростью автомобиля. По словам очевидцев, их колонна — по четыре в ряд — десять часов непрерывно шла через один мост. Как показывает простой расчет, их должно быть немало — десятки тысяч.

Пасторша плакала. Она искала и никак не могла найти носовой платок. Вся в слезах, она улыбалась от радости и, всхлипывая, лепетала:

— Сознаюсь... я уже отчаялась... как же могла я подумать... северяне... Всегда... всегда они были такими... Финский Север... как при Густаве Вааса[5]... Точно так же, как Густав Вааса... Потомки Илкки... Настоящие финские воины... Гордые мстители... А я-то думала, что дух свирепых угас... Вот это новость — так уж новость... Прости, но я была так убита горем...

На лице приходского врача было деланное серьезное выражение, которым он деликатно почтил взволнованность пасторши. И пастор сказал чуть сипловатым, прерывающимся голосом:

— Да, эта весть волнует до слез. Значит, они уже так близко... Тогда, наверно, и наши шюцкоровцы достигли цели... хотя бы часть...

Доктор стал рассказывать сельские новости. Радостная весть настолько облегчила их сердца, что они уже говорили о поведении красных почти с добродушной насмешкой.

— Бабы у них хуже всего. Нашему брату лучше не показываться им на глаза. Они распустили злые языки и вслух говорят такое... Причем они толпятся у рабочего дома в то самое время, когда хозяева сходятся в штаб. Хозяева должны туда являться в определенные часы — утром и вечером. Особенно хозяину Юллё достается от этих фурий. Одна косоглазая, с перекошенным лицом, сущая ведьма, стала кричать на него: «Не успел ты все-таки отобрать мою избу для общины, а меня сплавить в богадельню, ах ты, владыка ада»,— и дальше добавила такое, что я не рискую повторить при вас.

Сначала они сдержанно посмеялись, а потом лица их стали серьезными, и пасторша сказала:

— Нет, я не считаю, что ошиблась в нашем народе. Вся эта грубость исходит от русских, а еще более — от наших руководителей-социалистов. Мы же помним, какими были те же люди до социалистов... Такое глубокое целомудренное смирение невозможно вытравить.

Известие явилось столь ярким лучом надежды в беспросветном мраке отчаяния, что не было сил сомневаться в его достоверности. С увлечением говорили об одержанной победе. Кивая головами, поддакивали друг другу:

— Да, да!

Эллен то и дело доставала платок, но она уже не плакала, а только всхлипывала, глотая слезы.

— Что если и наши егеря уже вернулись на родину и идут в первых рядах северян?..

Она снова всхлипнула: в первых рядах тоже можно погибнуть.

После ухода доктора супруги никак не могли успокоиться.

— Так, значит, они едут на автомобилях, раз приближаются со скоростью автомобиля. Как же по зимним-то дорогам?.. Ну, наверно, военные машины как-нибудь...

— Конечно, они посадили в автомобили самых смелых и пустили их вперед. Если только Илмари в Финляндии, то, он, наверно, в первом автомобиле. Такой уж у него характер... Я всегда боялась за него, когда он маленьким, бывало, по крышам...

И пасторша снова заплакала.

— У меня дурные предчувствия... как