Здесь, под северной звездою...(книга 2) - Линна Вяйнё

подумаешь, что было бы слишком большим счастьем увидеть сына живым... и приход белого войска...

Воодушевления хватило и на следующий день, но потом уже стало закрадываться сомнение. Нужны были новые сведения, и пастор решил поехать в село. Он мог бы найти подходящий предлог — какое-нибудь служебное дело.

— Все равно у тебя потребуют пропуск. И мужчине вообще опаснее пускаться в путь... Лучше поеду я.

— Они и тебя не пропустят.

— Может быть, к женщине они не станут особенно придираться. Многое, правда, зависит от того, какой часовой.

Пасторше подали дрожки. Конь был свой, выращенный в пасторате,— сын старой, уже умершей Тэхти и деревенского жеребца. От парного выезда давно пришлось отказаться, и фаэтон уже который год стоял недвижно в каретнике. Пасторша часто ездила теперь сама, и она надеялась, что на нее не обратят особенного внимания.

У развилки Теурю, против магазина, стояли на посту Алекси Коскела и Лаури Кивиоя. У Алекси на плече болталось пасторское ружье, Лаури же был безоружен. Пасторша пустила коня шагом. Лаури вышел на середину дороги и схватил коня под уздцы. Алекси поздоровался и попросил предъявить пропуск, очень смущаясь и покраснев как мак.

— У меня нет пропуска. Я еду в село за покупками.

— Так что... Нужен пропуск. В рабочем доме, конечно, выпишут.

— Неужели, Алекси, вы не знаете, что неприлично останавливать на дороге мирных проезжих?

Парень переминался с ноги на ногу и все поправлял ружье на плече.

— Раз уж... такой приказ... Пожалуй, я могу сбегать в рабочий дом за пропуском... или, госпожа пасторша, вы сами туда подъедете.

Пасторша дернула вожжи, но Лаури крепко держал коня под уздцы. Пасторша рванула снова, и конь в нерешительности затоптался на месте. Все это со стороны должно было выглядеть довольно комично, и пасторша начала сердиться. После полученных от доктора известий она была настроена воинственно.

— Как же вы, Алекси Коскела, можете участвовать в подобных делах? Неужели вы не понимаете, что так до сих пор поступали только разбойники на большой дороге? Неужели вас, Алекси, дома не учили правилам поведения?..

Лаури все молчал, сдерживая коня, но, услыхав злые слова пасторши, он быстро подбежал к санкам и, выхватив вожжи из ее рук, вскочил на запятки.

— Часовой на посту имеет строгие указания, и ему некогда слушать всякую невежественную ругань, да еще на самой дороге среди бела дня.

Лаури замахнулся вожжами, так что пасторше пришлось заслонить рукой свое лицо, и поехал рысью к рабочему дому.

Пасторша вошла в буфетную комнату, сопровождаемая Лаури. Она была бледна, но старалась сохранять гордое презрение. Когда Лаури объяснил, в чем дело, Аксели сказал:

— Мы выпишем пропуск, и вы сможете продолжать поездку.

— Я не возьму никаких ваших незаконных пропусков.

— Вот как. В таком случае поездка не состоится.

В приоткрытую дверь заглядывали чьи-то головы. Люди интересовались, чем кончится эта сцена. Чувствуя на себе их любопытные взгляды, пасторша решила быть непреклонной, и долгое время шла бесполезная словесная перепалка. Аксели тоже невольно учитывал присутствие своих бойцов. Он говорил резче, чем обычно, и, по мере того как перепалка затягивалась, становился все суровее. Наконец он обратился к Валенти:

— Пиши пропуск. Возьмет или не возьмет — дело хозяйское.

Валенти принялся писать и спросил как можно вежливее:

— Простите, пожалуйста, как ваше полное имя?

— Это не имеет значения. Я пропуска не возьму.

Валенти написал одну фамилию, без имени. Затем Аксели подписал пропуск.

— Вот, пожалуйста. Можете получить, если желаете. Я бы советовал взять. Даже если мы здесь и посмотрели бы сквозь пальцы, то все равно сельские патрули без нашего пропуска вас непременно задержат.

— Взять эту бумажку для меня все равно, что признать вашу власть, а мне этого совесть не позволяет.

— Ваша совесть преспокойно допускала многое такое... так что я не придаю большого значения вашей совести.

Бойцы засмеялись. А парень из дальней деревни Холлонкулма, который чувствовал себя почти посторонним и поэтому не особенно стеснялся, крикнул из-за чьей-то спины:

— И чего баба выкобенивается. Ну-ка, заставим ее полы отшоркать, чтоб стала посговорчивее. Хоть раз в жизни попробовала б сама поработать, а то, небось, все только прислугами командовала.

— И то, ребята, пошлем ее с девками нужники мыть.

Эти выкрики пасторша словно не слыхала. Но потом ей показалось, что и в суровом взгляде Аксели тоже мелькнул злорадный огонек. И тогда выкрики приобрели для нее совсем иное значение. Этот тяжелый взгляд, казалось, наслаждался гоготанием толпы, он осквернял и причинял боль. Смутный страх шевельнулся в ее душе. Это было таким испытанием, что пасторше казалось, будто почва уходит у нее из-под ног. Подсознательно она верила, что как женщина находится в безопасности, но теперь эта уверенность покинула ее. Собрав всю силу воли, пасторша старалась подавить этот страх, и тот же страх побудил ее воспользоваться своей женской слабостью и в ней искать защиту.

— Я снова повторяю, что не возьму вашего пропуска. Я беззащитная женщина, и вы можете сделать со мной все, что хотите. Я готова мыть полы, даже уборные, потому что никакая работа не унизительна ради отчизны и ради утверждения законных прав народа Финляндии.

Аксели на мгновение опустил глаза под взглядом пасторши. Потом он подал ей пропуск:

— Вот пропуск. Я даю вам разрешение на проезд, ну а если вам не гоже, оставайтесь дома. И раз уж вы до сих пор даже своей уборной не мыли, то нечего зря говорить о чужих уборных. Кончилось время красивых речей.

Присутствующие не замедлили добавить к этому еще кое-что. Пасторша умолкла, и слезы навернулись у нее на глаза.

Наконец Аксели, кашлянув, коротко сказал:

— Лаури, проводи госпожу в пасторат.

Валенти распахнул перед нею дверь:

— Плиз.

Пасторша кивком поблагодарила Валенти и вышла в сопровождении Лаури.

И в передней и во дворе толпились мужики. Проходя мимо них, пасторша нервно облизывала пересохшие губы. Когда она села в санки, Лаури укрыл ей ноги полостью, но пасторша даже не заметила этого.

Аксели смотрел в окно, пока санки не скрылись из виду. Бойцы подтрунивали над галантной любезностью Валенти, а тот, чтобы поразить их, выпалил еще несколько английских фраз. Когда же это не произвело никакого впечатления, Валенти стал перевязывать свой галстук, делая вид, что не обращает внимания на слова окружающих.

— Ступайте в зал, и пусть каждый занимается своим делом.

Аксели сказал это решительно и твердо, все сразу