Город звериного стиля - Ольга Сергеевна Апреликова

откуда лодка. И чего вдруг они отправились на ней в путешествие, про которое, кому ни расскажи, не поверят. Старик внимательно слушал, иногда кивал, поглаживая то бороду, тоже заплетенную в косички, то лодку.

– Деду и отцу не помогли, так хоть Егоше поможем, – закончил Мур.

– Как ты ее назвал? – он на миг перестал гладить лодку.

– Егоша. Дух Егошихи. Ну, Вит-эква, Водяная бабка.

– Да какая она бабка, что ты! А где она?

– Она стала водой. Наверно, – ответила Галька.

– Не потерялась бы она невзначай! Она так долго сюда добиралась, что уж забыла зачем. Скинула звериную душу, а другую еще не нашла. Надо помочь, надо, – он вдруг поклонился и торжественно заговорил: – Най-пыг и Най-аги! Ты наймын ман, ты отырын ман, нан ман тоты уйн тотвесы ман алмын уйн аммувесы?[65]

Мур его плохо понял, но сообразил, что это какой-то ритуальный вопрос. Зверь или птица? Ну, Егоша точно не птица. На всякий случай он ответил, как дед:

– Она кем хочет, тем и бывает.

– Ей пора стать собой.

Галька чего-то побледнела:

– Ойка[66], это правда-правда твоя лодка?

Дедок развел руками и кивнул:

– Рад бы я водить другие лодки, да вишь, кака судьба…

– Ты что, Куль-отыр[67]? Бог смерти?

– Най-аги, не бойся, – расстроился старик. – Что я, не вижу, что вам тут не место? Вам нельзя умирать!

– А я думал, это просто Подземля. Нижний мир, – голова кругом. – Зачем нам умирать?

– А зачем люди умирают? Ни за чем. Срок кончается, и всё, – старик вздохнул. – Я помогаю маленько тем, кто заслужил. Кто жил хорошо… Чтоб не так страшно. Лодка-то вот, на ней легче, быстрее… А эта уж больно ходкая…

Ну, раз нужна ему лодка, раз его она – так пусть берет обратно. Мур подошел, вынул рюкзаки и тючок с палаткой.

– Ходкая, да, спасибо. Нам чужого не надо, – он забрал еще дедов кейс из ящика в корме, сунул в рюкзак. – Ты и деду моему помог?

– Помог, – закивал Куль-отыр. – Он все убивался, что тебя одного рано оставил. Все оглядывался. И… отцу твоему я тоже помог.

– Отцу? – Мур закрыл глаза. Еле открыл, собрался. – Значит… Значит, все-таки…

– Так он сам шахту-то и взорвал. После того, как людей вывел. Объяснял мне все, разрубил, мол, я Гордиев узел… Какой такой узел, я не понял?

– В смысле разом проблемы решил. Но он же хотел… Из платины родий…

– Передумал.

Мура ожгло холодом:

– Из-за меня, что ли?

– Видать, не захотел тебе жизнь портить платиной этой. Или этими… рудами богатыми, забыл я чем. Не знаю. Ты уж сам думай. А он все твердил, что, мол, ничего не может быть дороже свободы… – старик посмотрел на небо, вздохнул. – Это… Ребятки, нельзя вам тут долго. Шли свою Водяную старуху искать? Ну так идите, куда вода поведет.

На повороте речки они оглянулись: старичок уже сидел в лодке, пригорюнившись. Плыть-то никак, вода – лед. Мур стариков теперь жалел до слез. Он вернулся, на ходу вытаскивая из рюкзака свитер из мамонтовой шерсти. Кому ж больше подойдет такая одежка?

– Куль-отыр, прими, – протянул он свой подарок старику. – У тебя рубашка старая, а на воде холодно.

И убежал догонять Гальку. Куль-отыр? Старик как старик…

– Он не злой, – сказала Галька. – Кто-то должен быть проводником.

– Бог смерти! – Мур не хотел в это верить. Но все вокруг, каменное и безжизненное, не оставляло сомнений. – Что-то я вообще не представляю, как нам обратно теперь выбираться. Искать бога жизни?

– Мурчисон, а ты остался бы тут навсегда?

– Ты чего? Конечно, нет!

– Ну ведь нас дома-то никто больше не ждет. Ты один остался, я вообще… Вместо меня кукла какая-то у них сталактитовая.

– Галька, ну ты что? Перестань. Никакая ты не одна. Ты со мной, а я с тобой. Вот вернемся и все поправим. Обновим вселенной загрузку.

– Сперва вернуться нужно. Егоше надо было сразу сюда, только она не доплыла. Застряла на Егошихе почему-то и стала волшебной зверью… Нам, наоборот, тут бы не застрять. Хотя здесь красиво. Очень.

Речка сужалась и сужалась, петляя меж настоящих валунов и каменных растений, снова повернула и вдруг закончилась длинным ледяным языком.

– Медведицей? Росомахой? Ей надоело, наверно, за столько веков… Ой.

На конце длинного языка стояла «Галька» с длинными белыми косами, в зеленой, расшитой самоцветами, жутко знакомой шубке. Невыносимо нарядная и прекрасная, если б не красная лента поперек лица, закрывающая глаза.

– Ты Егоша? – неуверенно обрадовалась Галька.

– Нет. Я – твоя сестра. Нерожденная.

– Как это «сестра»?

– Эсь[68]. Они решили, я им не нужна, раз уже есть две дочери. Увси[69] здесь, пойдем. Может, вы ей поможете. Может, тебя, пыгрись, – сквозь ленту она остро взглянула на Мура, – она послушает. Она еще не умерла.

Галька сначала поревела, потом собралась. Идти по каменному мху было жутко и неудобно, он хрустел и ломался под подошвами у Мура с Галькой, а у Нерожденной мягко гнулся под босыми белыми ногами, как живой. Поэтому они прыгали по камешкам – камень есть камень, что наяву, что здесь. Мур подумал, что тут действительно нет времени, а в живой парме ему это только казалось от страха за Гальку и за себя. Как же, в самом деле, они будут отсюда выбираться? Не привела же их Егоша сюда насовсем? Или думает, им тут будет лучше? Мур посмотрел вокруг: на большие черные лапы елей – только успевай пригибаться, кожу снимут; на длинные и толстые, как змеи, корни сосен, на огромные, поросшие малахитовым мхом камни. Во все стороны за елками и соснами царила тьма, только там, где они шли, было светло, как в луче с неба. А небо – белое, будто опал. Может, если здесь остаться, а дома умереть, то все оживет, станет как настоящее, вот как для Нерожденной, которая тут своя?

– Это ты вывела нас из пещеры?

– Нет. Вит-нэ[70]. Вы зовете ее Егошей. Она… Она меня нашла тут и попросила заменить тебя. Слепила мне тело из воды и каменной муки.

– Зачем?

– Чтобы вам помочь.

Впереди замерцало озеро – бурая застывшая вода с золотым и зеленым отливом, гладкая, как стекло.

– Нет, ну где коньки? – проворчала Галька, ступая на прозрачный лед. – Скользко.

Мур подал ей руку. Ступать по каменному льду кроссовками, на которых, забившись в шнурки, еще сохранялась пыль Перми, было странно и жутко. Лед замерз до самого дна, и поначалу еще было видно рыбок, водоросли, светлые и цветные камешки на дне, а потом дно ушло глубже во тьму. Мур подумал, если этот мир – уже Подземля, то что под ним? Какие пещеры, подземные реки, какие геологические слои и пачки?

По воде стали попадаться островки нефритовой ряски, потом навстречу пошли покрытые острой, как иглы, травкой зеленые кочки, становились всё больше, сливались. Озеро превращалось в болото.

– Ой, – Галька остановилась. – Дашка…

По кочкам ходила Долька в коротком, сплошь покрытом зелеными блестками платье. Ноги у нее были изрезаны в кровь. Долька всматривалась в болотную глубину и не видела их. У Мура заболело сердце. У Мура заболело все.

Он закричал:

– Долька!

Она даже не вздрогнула. Мур и Галька побежали к ней, перепрыгивая кочки и поскальзываясь, Галька добежала первой и схватила сестру за бледные руки:

– Дашка, Дашенька, ты что! Пойдем отсюда!

– Дура, что ли, – Долька вырвалась. – Ты смотри, сколько там всего! Как достать, не знаю…

Мур посмотрел в воду – под застывшим слоем поблескивало золотым и зеленым, изумрудным.

– Долька, пойдем отсюда! Я тебе куплю и золото, и самоцветы, только настоящие! Брось, Долька, пойдем!

– А, Мурчик… Амурчик… Нырни хоть ты, что ли! Ну, ныряй же! Вон, вон какой большущий изумруд, мне надо! – Долька опустилась на коленки на кочку, которая каменной травой кромсала ей кожу, ударила кулачком по твердой воде: – Да что ж это… – и рявкнула на вцепившуюся ей в плечи Гальку: – Отвяжись ты, дура упрямая!

– Пойдем, – Галька вцепилась снова. – Тут