Город звериного стиля - Ольга Сергеевна Апреликова

Саша с помертвевшим лицом и еще какие-то знакомые деда, и кто-то, Галька потом заметила, спер глухариные камешки, сволочь, только один камешек остался, что в тисках был зажат; хлопоты, свидетельство о смерти, зеленое кладбище, поминки… Умер, да.

Галька посмотрела поверх кружки и сказала:

– Мур, но ведь хорошо, наверно, что дедушка умер при нас, дома, а не когда мы там по Колве ползали? Что дождался?

– А ты откуда…

– Да по лицу. Сразу видно, когда ты о дедушке думаешь.

– А… Ну да, хорошо… Хоть повидались… Но все равно ужасно!

С рекой что-то было не так. Вчера широкая, она сужалась на глазах, и берега ее позади смыкались озерным полукругом, словно река позади них сматывалась куда-то под землю, как лента. Суда перестали попадаться. Казалось почему-то, что Мур с Галькой дальше от неба, чем вчера. Течение слабело, и Мур почти не бросал весла, направляя лодку вдоль правого гористого скального берега, к которому нигде нельзя было бы пристать. С высоким небом постепенно тоже началась беда: облака сливались в расчерченную на улицы проекцию с фундаментами, машинами, сыпью людей, как будто ребята плыли глубоко под этим полупрозрачным серым городом, и это было, в общем, не страшно, только от серой структурированной облачности над головой стыл лоб и съеживалось сердце, словно боялось биться. Галька сказала опасливо:

– Только бы оттуда никто к нам не свалился.

Стало свободней, когда серый подол города, подтянув в себя ленты шоссе и рельсовых путей, остался позади, превратившись в обычную тучу. Далеко-далеко слева над лесами и кряжами торчала какая-то невозможно высокая гора в голубой солнечной дымке, потом растаяла. Ну не На́родная же? Не похожа… Может, этой горы уж двести миллионов лет как нет. Всякие попытки сориентироваться по карте стали смешны – то ли был этот мир, то ли еще будет. И все равно лишь за то, что Егоша показала им это неведомое Тридевятое царство, эти небеса и эти воды, хотелось сказать ей спасибо. И все плыть и плыть дальше, чтобы посмотреть, что там, в дали, будет еще.

В скальном береге – он стал словно бы старше, более рыхлым, трещиноватым, выцветшим, с белой полосой по низу ото льда – появились выступы, уступы и даже зевы пещер, до которых не добраться ни сверху, ни с воды; а потом пошли и гроты, уходящие в воду, с солнечными арабесками на сводах. Мур и Галька так устали от солнца и сверкания воды, что рискнули заплыть в один. Тут было даже холодно. Причалить не к чему, отвесные стенки, поэтому они просто побыли в тени, захлестнув веревкой за уступ, чтобы не сносило, перекусили. Мур хотел окунуться, но посмотрел в воду возле скалы и не решился – дна не видно, тьма, а на глубине метров трех в скале зияет еще дырища, вынырок подземной реки, откуда прет вода, холодная – потому и в гроте зябко. Здорово такое увидеть.

А как выплыли снова на солнце, передохнув и даже замерзнув, – реки и не стало. Вместо нее было озеро. Огромное, пустынное, серебряное. И берег стал ниже, и небо ближе. Мур повел лодку дальше вдоль берега. Мимо тянулись скалы, осыпи, светлые высокие останцы, на которых из толстых моховых подушек на уступах росли елочки, и большие деревья глухой стеной стояли в низинах. Порой ветви этих елей и осин опускались к самой воде.

Потом показались яркие изумрудные камыши и полузатопленный урман, и гладь озера пошла складками, смялась, лодку повлекло быстрее. Тут вытекала из озера неширокая речка, вроде Колвы в верховьях, и уходила под темными, проколотыми лучами сводами леса в чащу, в страшную сказку.

Мур убрал одно весло, встал ближе к корме и осторожно правил, как привык на Колве. Грести и не надо было, так легко и сильно подхватила река черную, в сто раз более послушную, чем пластмассовая пелла, узкую лодку. По сторонам закручивались мелкие воронки, над головой сплошным облаком стоял птичий щебет, пахло илом, нагретой хвоей и мелкими белыми цветочками, устилавшими все пространство под деревьями. Из цветочков торчали коричнево-серые, грубые глыбы, дальше от речки их громоздилось кряжи – то размером со слона, то с дом, а то и целые скалы-останцы. Наверно, лет так тысяч двадцать-тридцать назад речка эта была поглубже, пошире, а теперь ее прежнее русло перекрыто аллювиальными отложениями. Глыбы и валуны всё ближе подкатывались к воде и наконец стали попадаться и в самом русле.

– Пристанем, – Мур увидел подходящую отмель и направил к ней лодку.

– Кушать будем? – обрадовалась Галька.

А ведь время, наверно, к вечеру. Правда, телефон, разрядившись, сдох и ничего не показывал, но близким вечером понятно тянуло от солнца, которое теперь светило так, словно его запаяли в янтарь. Муру хотелось, пока светло, проплыть подальше, найти пространство посвободней, посветлее, чтобы ветерок сдувал гнус и не было так жарко, как в этом зеленом лесном рукаве, по которому текла темная река. А ведь большая скорость у течения! Значит, у местности сильный уклон… У Гальки телефон тоже сел. Ну и ладно. Хотя странно осознавать, что и не надо никому звонить, потому что теперь некому за них волноваться и никто не ждет их домой. Они попили воды, перекусили пряниками, потом Мур, пока Галька паслась в земляничнике, вырубил легкую сухостоинку, зачистил кору и вручил Гальке гладкую жердинку:

– Камни пошли, корги. На нос встанешь и отталкиваться будешь.

– Ладно, – Галька схватила жердинку и тут же принялась зачем-то прокапывать ею канавки от воды на заплесок. Она опять была похожа на тощего и неутомимого пацана. Извелась уже смирно сидеть в лодке. Жердинка наткнулась на твердое, и ей приспичило обязательно откопать этот камешек. – Ой, Мур…

В мокром песке засел кусок кварца с крупными зеленовато-желтыми золотыми вкраплениями. Мур помог Гальке его откопать.

– В мезозое сформировался, – оглянулся на выступающие из лесной подстилки алевритовые, похоже, бурые валуны. Многие из них были расчерчены кварцевыми прожилками. – Тут россыпи, похоже, золотые.

– Похоже, – Галька еще порылась в коричневом крупном песке и почти сразу выкопала кусок поменьше, но в котором, наоборот, золота было больше, чем кварца. – Вот так просто возьмем себе?

– Зачем нам, – рассеянно сказал Мур, поглядывая на темную воду. – И вообще давай тут рыться больше не будем, ладно? Пусть оно так и будет тут все – первозданное, дочеловеческое. А нам дальше надо.

Галька с любопытством поковыряла золотинки, потом сунула золотоносный кварц опять в песок и с таким же азартом, как откапывала, прикопала и даже потопталась сверху. А потом сразу, похоже, забыла про золото:

– Ну чего? Вперед?

Когда отплывали, Муру в лесных шевелящихся тенях показалось, что в одном из громадных, до полсосны валунов как будто тихонько закрылась дверь. Обман зрения – это кварцевые прожилки рябят. Громкой дробью раскатился дятел.

3

К сумеркам пошли перекаты, и Мур и себе срубил жердь. Где отталкивался, а где прыгал за борт в холодную воду и проводил лодку руками или за веревку протаскивал на глубокое место. Под ногами в крупной гальке дна опять блестело золото. Наступающей ночи он не боялся, верил, что, даже если Егоши не видно, она не даст их в обиду ни зверю, ни человеку. Было достаточно светло, можно пробираться по речке дальше, но он что-то очень быстро вымотался. Космы даже взмокли. И Галька была едва живая. Мур стал выглядывать местечко для стоянки, но мимо долго тянулись глинистые рыхлые бережки, потом опять поперли с обеих сторон камни, река звенела все громче, а на перекатах неслась вскачь, билась о валуны и гнала вперед клочья бурой пены. Мур завел лодку в первую же тихую заводь, упер жердь в дно, чтобы не снесло, сел на банку и пару минут просто сидел, дыша. Пахло ночью и хвоей.

Галька тоже воткнула свою жердинку в дно, немного посидела, переводя дыхание, потом молча сиганула на берег и исчезла за кустами. Босая.

– Под ноги смотри! – велел вслед Мур.

Гадюки вызывали в нем первобытный ужас. Острые сучки пугали меньше. Теперь надо было подождать Гальку, за кусты не соваться, и Мур не спеша полез за борт, проверил, как держится веревка на носовой банке; о, чуть дальше по берегу – кривая береза