Смерть чистого разума - Алексей Королев

вовсе не обязан мне верить. А вот вам верить мне – было бы неплохо.

– Я хоть и не юрист, но не отказался бы от доказательств.

– Доказательства? А на кой они вам, батенька? Вы что, присяжный заседатель? Прокурор судебной палаты? Вам ваша ин-ту-и-ци-я что говорит?

– Хорошо. Допустим. («Господи, я похож на быка. Или на осла. Упрямого тупого осла»). Допустим, что инспектор кивает. А потом все же спрашивает. И это очень законный вопрос, Владимир Ильич.

– Ну, задавайте. У вас неплохо получается изображать полицейскую ищейку.

Маркевич чуть прикусил губу, но продолжил:

– «Но позвольте, – говорит вам (ну или нам) инспектор. – А ограбление почтовой кареты? Или это сделано тоже по вашему распоряжению»?

– Разумеется нет, что за ерундистика. Тем более в одиночку. Тем более в Швейцарии, где нам пока нужно сохранять с властями нейтралитет – иначе попрут. Да, это эксцесс. И какой-то очень странный эксцесс.

– Вот именно. А если Тер мог спонтанно напасть на почтовую карету, то отчего бы ему не убить Корвина?

– Потому что в экспроприации есть смысл. И вполне возможно, что Тер решил рискнуть, видя, что большие деньги для партии можно получить сравнительно без труда. Но это мои догадки.

– Да, пожалуй. Он как-то обмолвился, что деньги обычно валяются под ногами, мол, стоит только не лениться наклонятся. Я так понимаю, что Теру бы досталось от вас на орехи, если бы всё прошло хорошо и его бы не убили?

– О, даже не сомневайтесь, Степан Сергеевич, даже не сомневайтесь.

– Действительно, странно. Зная, что вы вот-вот приедете, и пойти на такой риск…

– А он не знал, что я приеду. Как и я не знал, что он именно в «Новом Эрмитаже». Свой маршрут он выбирал сам, а я свой – сам. А теперь, дорогой товарищ Маркевич, позвольте мне вернуться к работе.

* * *

«Итак, почему я ему не сказал про Лаврова? Ведь это очевидно: никого более в этом пансионе Тер преследовать не мог. Веледницкий? Скляров? Оба оторваны от России, Скляров – так и просто очень давно. Фишер? Фишер эсер. Разумеется, это ни о чём не говорит, на провокатора-эсера мог вырасти зуб и у наших, но всё же каждая партия предпочитает чистить свои авгиевы конюшни сама. “Наши”. Да, они по-прежнему для меня наши, сколько ни тверди я про свою беспартийность. Итак, я не сказал ему про Лаврова. Ответ тут может быть только один: убийство Корвина, к которому Лавров очевидно не имеет отношения, занимает меня куда больше, чем поиски провокатора, пусть даже самого крупного. В конце концов, у ЦК много следователей, пошлют другого. Или это простое самооправдание? Бог весть. Что-то меня знобит, и весьма».

Борис Георгиевич Лавров стоял на площадке третьего этажа, завёрнутый в пунцовый, расшитый синими огурцами халат, и, казалось, чувствовал себя забравшимся в чужой сад. Во всяком случае, озирался он поминутно и с явным беспокойством. И лишь увидев выходившего из «Харькова» Маркевича, почти громко выдохнул.

– Степан Сергеевич, а я к вам.

В «Риге» Лавров вновь принялся озираться с таким видом, что стало понятно: контраст между комнатами второго и третьего этажа оказался слишком разительным, чтобы остаться незамеченным. Впрочем, неловкое молчание длилось не более минуты.

– Простите за беспорядок, – сказал Маркевич, пытаясь запихать в комод исподнее.

– Бог с вами, Степан Сергеевич. Мы мужчины и не должны стесняться подобных вещей. Вы ведь в корпусе обучались вроде бы?

– Совершенно верно. В Киевском.

– Ну а я в Первом Московском. Выпуск девяносто третьего года. Так что мы с вами в некотором роде люди военные. Вернее, полувоенные, раз уж строевой карьеры себе не избрали. Ну да дело не в этом. Что же ваши ениши?

– Вы за этим пришли на ночь глядя, уж извините за грубость, Борис Георгиевич? За моими енишами?

– Да как вам сказать… Если честно, у меня бессонница. А эти ваши белые цыгане меня отчего-то страшно занимают. Но вы правы: я поступаю бестактно. Покойной ночи.

– Да что уж. Присаживайтесь. Вы будете наказаны за бестактность тем, что вам придётся какое-то время меня слушать. Поверьте, это не самое большое удовольствие в жизни – слушать одержимого учёного, особенно ежели предмет одержимости от вас далёк как Большая Медведица. Курите.

Лавров рассмеялся и потянулся за папиросами.

– Енишей называют «белыми цыганами», – сказал Маркевич, туша спичку, которую он протянул Лаврову, – хотя никакие они, разумеется, не цыгане. Происхождение их совершенно неясно, но те немногие антропологи, которые этим вопросом интересовались – смею считать себя в первом ряду таковых, просто потому что нас очень мало, – склоняются к теории самой тривиальной. Но к ней я вернусь позже. Скажите, Борис Георгиевич, вы много путешествуете?

– О да. Особенно последнее время. Не сидится что-то в России. Душно, знаете ли.

– Понимаю, – кивнул Маркевич. – Скажите, часто ли в ваших путешествиях вам доводилось видеть кочующие таборы?

– Не то чтобы часто, но доводилось.

– В каких именно странах, не припоминаете?

– Вот чего не помню, того не помню. Здесь, в Швейцарии, точно ни разу не видел. А впрочем, погодите. В Германии видывал, и неоднократно. В Австрии. В Италии таборов не видел, зато на каждом полустанке попрошайничают.

– Это были цыгане?

– Ну а кто же ещё. Совершеннейшие цыгане, такие же, как в Кишинёвском уезде, даже ещё более обтрёпанные.

– Так вот, Борис Георгиевич. Рискну предположить, что настоящих цыган, которых принято называть «синто», вы если и видели точно, то только в Италии. В Германии же и Австрии как минимум в половине случаев вы наблюдали за людьми, в которых нет ни капли цыганской крови.

– Почему именно в половине? – спросил Лавров.

– Потому что по оценочной статистике – другой, к сожалению, не существует, – в Германской и Австрийской империях количество енишей примерно равно количеству настоящих синто. А в Швейцарии енишей больше в несколько раз.

– Есть ли они здесь?

– Насколько мне известно, в горы они не особенно любят забираться, больше жмутся к озёрам, что, согласитесь, разумно, учитывая образ жизни в кибитках.

– А для чего же вы забрались именно сюда?

– Вы не поверите, – Маркевич улыбнулся, – подлечить нервную систему. Это действительно так. Но я планирую задержаться в Швейцарии и после окончания курса. Условия для моих научных занятий здесь превосходные. Кроме того, в Швейцарии живёт Альберт Миндер.

– Кто это?

– Первый и, думаю, единственный ениш, который окончил гимназию. Я узнал о нём около года назад, штудируя немногочисленные упоминания о енишах в немецкой и швейцарской печати. Я дважды попытался написать ему, на адреса газет, разумеется, но оба раза письма возвращались