Смерть чистого разума - Алексей Королев

нераспечатанными. Но теперь уж он от меня не уйдёт – адресные бюро здесь работают превосходно[24].

– Как интересно. Ну так что же ваша теория о происхождении этих цыган?

– Не называйте их «цыганами», – сказал Маркевич, – особенно если вам доведётся с ними общаться. Во-первых, они этого не любят, а во-вторых, это совершенно неверно. Я полагаю, что ениши – суть потомки совершенно обычных немцев, когда-то выбравших для себя кочевой образ жизни. В расовом отношении они ничем не отличаются от какого-нибудь любекского бюргера.

– Бродяги есть в любой стране, – заметил Лавров, – но никто не называет их «белыми цыганами», разве что метафорически.

– Вы абсолютно правы. Но дело в том, что если точное установление расовой принадлежности того или иного народа – разумеется, на чуть более серьёзном уровне, нежели просто по цвету кожи, – есть дело для современной науки недоступное (во всяком случае, строго подтверждённых методов я не знаю), то в изучении языков человеческих мы продвинулись довольно давно. Ни в одной стране мира бродяги не употребляют отдельного языка, – если, конечно, мы не имеем в виду так называемое argot, которое всё же не есть оригинальный язык, а лишь набор слов, весьма к тому же ограниченный, специфически существующий в пределах общего национального языка. У енишей же есть свой отдельный язык[25].

– И вы его знаете?

– Увы, нет. Но изучение этого языка является одной из моих первоочередных целей. Миндер мне нужен в том числе и для этого.

– Но этот язык родственен немецкому?

– Во всяком случае те слова, которые я безусловно понимаю, совершенно точно имеют немецкие корни. Кроме того, мне кажется, что в енишском языке есть следы идиша, – который, впрочем, тоже суть чудовищно искажённый немецкий.

– Они опасны?

– О, их социальная жизнь и нравы – ещё непаханое поле для учёного. Кто-то говорит, что их поведение не отличимо от цыганского и, следовательно, ениши представляют определённую угрозу для общества. Некоторые утверждают совершенно обратное. У меня пока определённого мнения нет.

– Как далеко вы продвинулись в своей диссертации? – Лавров потушил папиросу и тут же потянулся за следующей.

– Нельзя сказать, что значительно. Боюсь, она не готова и наполовину. Во-первых, из Петербурга о енишах не напишешь, нужны, так сказать, полевые исследования. Во-вторых, последний год я был вынужден зарабатывать себе на жизнь и не имел достаточно времени для занятий. В-третьих… впрочем, достаточно и первых двух обстоятельств.

– В-третьих, были и другие дела, – в том ему продолжил Лавров и поднялся. – Степан Сергеевич, всё, что вы рассказали, – чрезвычайно интересно, заявляю вам с абсолютной серьёзностью. Но вы, разумеется, правы: я пришёл к вам на пороге ночи не для того, чтобы ликвидировать свои пробелы в этнографии. Степан Сергеевич, вы знаете, как выглядит «веблей-фосбери»?

Маркевич кивнул:

– Ну разумеется. Ваш револьвер. Который у вас изъял инспектор. Зигзаги на барабане ни с чем не спутаешь.

– Вот именно. Вещь довольно редкая, особенно в подарочном исполнении.

– В подарочном?

– Да, в подарочном. Ограниченная серия, отделка серебром, на рукоятке инкрустации.

– Я не приглядывался, – сказал Маркевич.

– И не надо. Так вот. Такие веблеи всегда идут в паре с «бульдогом», отделанном точно так же – серебро и слоновая кость. Коробка красного дерева, чёрный бархат с двумя выемками. Называется «Фамильная драгоценность». Смешно, не правда ли?

– Смешно. Почему «фамильная»?

– Ну вроде как подарок супружеской паре. «Фоссбери» – мужу, «бульдог» – жене. Побольше и поменьше. Так вот. У меня – вернее, у нас – был именно такой набор.

– Свадебный подарок?

– Не совсем. В прошлом году мой старинный приятель, ротмистр Конно-туземного дивизиона Хан-Шемаханский, ввёл меня в Московское общество практической стрельбы. Сам я стрелок прескверный, да и не особенно оружием интересующийся, но… Вы же знаете, как непросто в наше время иметь в России револьвер, не вызывая подозрений полиции.

Маркевич кивнул.

– Ну а членство в подобном кружке все это несколько… ммм… легализует. Так или иначе, я стал членом этого общества, более того – меня тут же ввели в правление. Ну да, звучит комично, но… – Лавров помялся, – немного громкое имя, понимаете. И как члену правления мне вручили подарок – эту самую «Фамильную драгоценность», выпущенную к пятилетию общества. Каковой юбилей имел место быть задолго до моего вступления – а именно пятого мая одна тысяча девятьсот пятого года. Но такова уж традиция – все основатели общества, а также все члены правления, получают такой набор.

– Любопытный обычай, – заметил Маркевич.

– Дайте мне ещё минуту, Степан Сергеевич. В день нашего приезда сюда, разбирая чемоданы, жена вдруг заявила, что забыла «бульдог» в Берлине, в гостиничном нумере. Вместе с туалетной сумочкой. Я, разумеется, тут же написал в Берлин. И вот сегодня получил ответ. Ничего не нашли, сколь ни пытались. Разумеется, можно предположить, что горничная, прибиравшаяся в нумере после нашего отъезда, присвоила себе такую изящную вещицу и смолчала, да только…

– Очень интересно. А почему вы рассказываете об этом мне?

– Во-первых, потому что вы у нас сейчас что-то вроде доктора Ватсона при инспекторе. А во-вторых… впрочем, достаточно и во-первых.

– Хотел бы заметить, – сказал Маркевич, – дело, как нам сообщили, закрыто.

– Будет вам. Никто в пансионе не верит в то, что господин Тер-Мелкумов – или товарищ Лекс, как его называли, согласитесь, гораздо чаще – убил Корвина.

«У него узкие сильные кисти. Руки скрипача или карманного вора. Он затеял со мною какую-то игру, а вот какую – категорически не понимаю».

– Откуда вы знаете его партийный псевдоним?

– Господи. Я начинаю подозревать, что действительно обратился не по адресу, Степан Сергеевич. Ну допустим, случайно услышал. На террасе. Третьего дня. Устраивает вас такой ответ?

– Положим, что нет. Но что из того?

– Вот именно. Но вы умный человек и понимаете, что если я вам всё это сейчас рассказываю, то вовсе не для того, чтобы отвести от себя подозрения в убийстве Корвина.

– Я вас и не подозреваю, Борис Георгиевич. Да и никто, кажется.

– Совершенно верно. А рассказал я вам всё это потому что хотел бы, чтобы именно вы установили настоящего убийцу. Это, я уверен, получится у вас гораздо лучше, чем у полиции. А главное – мне бы очень не хотелось уехать отсюда с наклеенным вами мне на лоб ярлыком крысы.

– Простите?

– Вспомнилось. Rat tab, дословно – «ярлык крысы», ну или предателя, если угодно.

– Бессмыслица какая-то.

– Ну кому как, – сказал Лавров. – Вы, очевидно, не знакомы с этой теорией, касающейся «Геркулины». Она довольно свежая и очень остроумная. Кроме того, автор уверяет, что его догадки ему подтвердил сам Корвин.

– Что за теория и кто её