Смерть чистого разума - Алексей Королев

не поверила доктору, даже когда поняла, что он не может надо мной подшучивать. Госпожа тоже стала сразу очень серьёзна. Всё же живи у русских хоть сорок лет – не поймёшь до конца их логику. “Он четыре раза повторил, мадемуазель Шмидт. Отталкивал поднос с порошком и водой, который подавала ему мадам. Вы уж не обессудьте, окажите мне честь быть моей ассистенткой”. Какая убогая комната. И почти нет одежды. Он беден – почти так же беден, как мой отец, когда приехал из Миттельбрюкена. Но у этого мальчика, как говорит старуха, есть мозги, а значит есть будущее – то, чего никогда не было у моего отца, каким бы хорошим человеком он ни был. Честность, аккуратность и ограниченность. Этого не хватило на своекоштное отделение для меня, а все знают, как в мещанских училищах относятся к казённым пансионеркам. Так что жизнь моя определилась ещё в семь лет. “Красавица немка”… Пфф!

Сейчас четверть шестого. Следовательно, он в бреду уже почти девятнадцать часов. Доктор сказал, что если это действительно кризис, то у мальчика железное здоровье. “И совершенно непонятно, что он делает у меня в пансионе”, – добавил, смеясь. Пирамидон. Если он проснётся, я ему всё расскажу».

* * *

«Разделся я, несомненно, сам. Иначе на мне были бы кальсоны. Дурацкая привычка спать нагишом – Александрин как-то сказала, смеясь, что это, насколько ей известно, от отца. От настоящего отца, разумеется. Но то, что допустимо в Нижней Сванетии, вероятно, выглядит сущей дикостью в Западной Швейцарии. Впрочем, всё пустяки. Главное – слабость. Та странная, почти приятная слабость, которая почти всегда означает отступление болезни. Слабость и пот. Сколько же прошло часов? Или дней? И что здесь делает немка, Господи помилуй?»

– Какое отвратительно питьё. Что это?

– Я не знаю, господин Маркевич. Это приготовил доктор. Думаю, там есть хинин. Вы чувствуете горечь?

– Ещё какую, Луиза Фёдоровна. Но разве у меня малярия?

– Я же не врач, Степан Сергеефич. Ой, простите…

– Господь с вами, Луиза Фёдоровна, я и сам хотел просить вас оставить в покое всех этих «господ». Мне это режет ухо, признаться.

– Вы, молодые люди, все бунтовщики. Но зато у вас легко проходят лихорадки, вы отменно кушаете, легко влюбляетесь и смотрите на жизнь как на необитаемый остров, который вам предстоит завоевать.

– Да вы поэт, Луиза Фёдоровна. Не краснейте, хоть это вам и к лицу. Который сейчас час?

– Без четверти шесть вечера. Скоро подадут ужин. Сегодня четверг, если вы хотите знать.

Маркевич кивнул.

– Признаться, подумал, что проспал больше. Но что же у нас нового? Рассказывайте немедленно. И уберите этот несчастный бульон. Рассказывайте, прошу вас.

И она рассказала.

* * *

Мадам Бушар плакала в своей жизни нечасто. Если не считать детства и девичества, когда слёзы столь дёшевы и сладки, что похожи на рождественский пряник, то можно пересчитать по пальцам одной руки. Перед свадьбой – ну это святое. В полицейском участке в Лозанне, когда, наконец, дошло, что потерянный – или украденный, кто теперь разберёт – кошелёк со ста пятьюдесятью франками никто искать не будет. Когда поняла, что дочка так и останется практически глухонемой. На похоронах мужа. И сегодня.

Она смотрела на инспектора Целебана и не различала черт его лица – так плыло в глазах.

Несколько страниц из записной книжки инспектора Целебана

Записано стенографически

6/VIII-1908. 2:30 пополудни.

Ц е л е б а н. Мадам Бушар, я попросил вас присутствовать при этом разговоре не как мать или опекуна – ваша дочь совершеннолетняя и дееспособна. Но учитывая трудности, которые она испытывает в общении, мне бы хотелось видеть вас в этой комнате.

М-м Б у ш а р. Да, месье.

Ц е л е б а н. Вы хотите видеть ещё кого-нибудь?

М-м Б у ш а р. Да, месье. Хозяина.

М-м Б у ш а р. Мадемуазель?

(М-ль Бушар кивает)

Ц е л е б а н. Мадам, вы спуститесь за доктором Веледницким?

М-м Б у ш а р. Со всем уважением к вам, месье инспектор, мне бы не хотелось оставлять свою Козочку ни на минуту.

Ц е л е б а н. Положим, что так. Спустимся вместе?

М-м Б у ш а р. Нет, месье, ничего этого не нужно. У нас есть звонок. Электрический. Он соединён прямо с кабинетом хозяина.

Ц е л е б а н. А если доктора нет в кабинете?

М-м Б у ш а р. Звонок громкий, он услышит его даже на втором этаже, если будет посещать тех господ, которые не спускаются для бесед в смотровую.

Ц е л е б а н. Хорошо, давайте попробуем. (Спустя некоторое время.) Ещё раз здравствуйте, доктор.

В е л е д н и ц к и й. И вам. Что случилось?

Ц е л е б а н. Сегодня около часа с четвертью в «Берлогу» пришла мадемуазель Бушар и осведомилась обо мне. Примерно в 13:30 в «Берлогу», вызванный мальчишкой, пришёл я. Мадемуазель там, впрочем, уже не было… Мэтр Пулен сообщил мне, что мадемуазель хочет сообщить мне нечто важное – но только в пансионе. Я предложил присутствовать здесь также и мадам Бушар. Мадам пожелала вашего присутствия. Мадемуазель Бушар не возражает.

В е л е д н и ц к и й. Вне всякого сомнения, вне всякого сомнения. Марин, моя девочка…

Ц е л е б а н. Господин Веледницкий, я бы попросил вас пока воздержаться от какого бы то ни было общения с обеими дамами.

В е л е д н и ц к и й. Да-да, инспектор, конечно. Разумеется.

Ц е л е б а н. Итак. Мадемуазель Бушар, что вы хотели мне сообщить?

(Далее следует монолог м-ль Бушар, частично в форме полубессвязной рудиментарной речи, частично – в форме перевода в исполнении м-м Бушар.)

В е л е д н и ц к и й (10 минут спустя). Господи! Марин, девочка!

Ц е л е б а н. Господин Веледницкий, вы не могли бы помолчать? Иначе я попрошу вас удалиться. Итак, мадемуазель, правильно ли я вас понял: 2 августа приблизительно в половине первого вы поднялись в комнату под названием «Лодзь», комнату, занимаемую месье Тер-Меркуловым и вступили с ним в половой контакт, продолжавшийся, по вашим словам, в целом около получаса?

(М-ль Бушар кивает.)

Ц е л е б а н. Вы направились в «Лодзь» сразу же по возвращении из