Золото плавней - Николай Александрович Зайцев

от него. Сомнения вкрадывались в душу. Все ли ладно? Верный пес, чуя тревогу хозяина, подбегал, терся мордой о руку, мол, не журысь, все добре. Но сердце старого вояки сжималось от неведомой тревоги.

Утром поднялся ни свет ни заря. Как был в исподнем, вступил босыми ногами в калоши, вышел на баз. Обойдя, по обыкновению, хозяйство, дал наставление работнику, задававшему сена коровам. Хотел быстро вернуться в тепло, но останавливался несколько раз и вглядывался через туманную дымку, подымавшуюся от реки Марты на черкесскую сторону. Затем омыл лицо прохладной водой из стоявшей у крыльца бадьи и вошел в хату. Перекрестился на образа. Жена уже хлопотала у грубки, готовя к завтраку на сковороде шакшуку. Мелко порезанный лук шкварчал в раскаленном ароматном топленом масле, вслед за ним отправились также мелко нарезанные помидоры и болгарский перец. Чуть погодя овощи накрыли пять крупных, каждое на два желтка, яиц. Потомив все это немного в грубке, жена подала на стол, поставив рядом полный стакан со свежим ирьяном.

Закончив с трапезой, атаман сел писать цидулу по сотне да отчет в атаманское правление, чтобы затем отправить его как можно быстрее с вестовым. Мысли в голове путались, перо постоянно надламывалось, приходилось часто выправлять. С горем пополам бумага была исписана неровным почерком. Оставалось только подписать и отправить по назначению.

Давно не сменяемый на ежегодных выборах станичный атаман Иван Билый подписи своей уделял особое внимание и производил росчерк фамилии таким образом, ставшим для него с годами неким ритуалом. Написав документ, атаман вставал, проходил по комнате, скрестив руки на груди, затем вставал перед образами в красном углу, читал «Царю Небесный», снова подходил к столу, усаживался с размаха на табурет, брал в заскорузлые руки перо и диктовал самому себе вслух по собственной терминологии каждую букву:

«Колэсо з хвостыком увэрх», – и писал букву «Б».

«Дви палочкы з попэрэчкою на искос», – и писал букву «И».

«Разкаряка», – и писал букву «Л».

«Колэсо з палычкою, та ще палычка», – и писал букву «Ы».

«И останная. Дви палочкы з попэрэчкою на искос та з птахою», – и писал букву «Й».

Затем откладывал перо в сторону, брал в руки лист и, довольный, словно закончил тяжелую работу, говорил:

– Ось! Подпысав!

Ритуал, сформировавшийся за годы правления, повторился и в этот раз. Подписав отчет, атаман аккуратно сложил лист, довольно крякнул и, встав с табурета, с силой вытянул руки в стороны, потягиваясь.

Со стороны улицы через приоткрытое окно послышались крики. Это были детские голоса, прерываемые, судя по интонации, голосами стариков. Отодвинув занавески и выглянув в окно, Иван увидел следующую картину.

По станичной улице в сторону его хаты направлялась процессия, состоявшая в основном из стариков и казачат и возглавляемая дедом Трохимом. Старцы суровы и важны, как некогда – уже знак на особую важность произошедшего. Атаман не удержался и потрогал нательный образок.

Казачата, бежавшие по обе стороны деда Трохима, тянули за рукава его старого бешмета и что-то бойко выкрикивали, перебивая друг друга. Старик отбивался от них, как от назойливых мух.

– Цыц, бисовы диты. Нэ лизьтэ попэрэд батька у пэкло, нэхай вин попэрэд попробуе. Разумили?

– От галчата, – прошептал атаман. – Достали старого.

– Цыц, кому кажу! – сердился не на шутку дед Трохим и бил клюкой пылюку, готовый огреть чью-нибудь задницу поближе.

Далековато было, и до атамана доносились лишь отдельные фразы. Но по мере приближения процессии картина происходящего стало мало-мальски складываться в одно целое.

– Дидо Трохим, дидо Трохим, – не унимались малые, – мы хотим казаты. Нас дядько Иван послав!

– А ну цыц менэ! – уже сердито прикрикнул на казачат дед Трохим. – Шоб боле пары из рота нэ пускать. На вэрби груши! Шоб курячьи ноги атаману доклад робылы?! Цыц, не то батюгом угощу! Яки скаженны!

Поняв, что дед Трохим не шутит, малые угомонились, хотя и было обидно, что не они расскажут станичному о том, с каким поручением послал их Иван Колбаса. Уважение старшего – один из главных обычаев казаков. Таков первый неписаный закон любой станицы.

Отдавая дань уважения к прожитым годам, перенесенным невзгодам казачьей доли, наступающей немочи и неспособности постоять за себя, казаки всегда помнили слова Священного Писания:

– Перед лицом седого вставай, почитай лицо старца и бойся Бога своего – я господь Бог ваш.

Дед Трохим, пославший подпарубка на пост, после того, как раздался выстрел с той стороны, не находил себе места. Словно вожжа попала под гузню. Подогреваемый любопытством, он настропалил стоявших рядом с ним стариков, и все вместе направились к хате атамана.

26.2

Вот и улица, на которой стоит его хата. Пока суть да дело, старики не торопясь идут. Глядь, шо за сполох. Мимо них, подымая пыль босыми ногами, проносится ватага казачат и среди них тот самый подпарубок, посланный дедом Трохимом разузнать по какому поводу на посту стреляли.

Стариков на мякине не проведешь. Сразу смекнули, что малые что-то знают важное и посланы к атаману с донесением. Здесь как ни верти, но чтобы докладывали станичному атаману малые казачата – ни в какие ворота. Вот и окрикнул их дед Трохим. Осадил их прыть:

– А ну-ка, стоять, курячьи ноги. Куды головы сорвали?!

Те повиновались. Остановились нехотя. Рассказали и про арбу, и про убитых казаков, и про Гамаюна, и про то, что их дядько Иван Колбаса с донесением к самому атаману послал. Умолчали только, как около поста оказались. На беглый вопрос деда Трохима об этом, ответили неуверенно, что, мол, пружки проверяли да заплутали. Дед Трохим смекнул, что здесь нечисто, и вмиг козыри в руках заимел. Мол, байки не рассказывайте, шантропа. Знамо дело, какие такие фазаны вблизи поста водятся. Казачатам хоть и обидно, что теперь не удастся первыми рассказать атаману о случившемся, но против традиций и законов не попрешь. Так и двинулась вся процессия во главе с дедом Трохимом к атаману с докладом.

Тот, поняв, что случилось что-то серьезное, наскоро натянул шаровары, сапоги, бешмет, надел черкеску, папаху и, поправив кинжал на кавказском, прибранном серебром поясе, вышел из хаты. Спустился по крыльцу не торопясь, с достоинством. Ворота открыл лишь тогда, когда в них раздался глухой стук.

– Здорово живешь, атаман! – приветствовал его от всей процессии дед Трохим, машинально крутя ус.

– Слава Богу, – ответил Билый, – и вам того же желаю, господа старики.

И, строго глянув на казачат, добавил:

– Шовковыця-вышня, а чия цэ шантрапа на улыцю вышла?

Те обрадовались было, что сам атаман станичный обратил на них внимание, и открыли было рот, чтобы, воспользовавшись замешательством стариков,