Смерть чистого разума - Алексей Королев

него тело Льва Корнильевича никуда отправлять нельзя. Боюсь одного.

– Чего же? – спросил Ульянов.

– Что теперь главным подозреваемым станет Глеб Григорьевич. Уж больно некстати его исчезновение. Лучшей persona suspecta не доищешься…

– Как вы можете! – Лаврова почти крикнула, и муж, наконец, обернулся к ней:

– Ну будет, будет, дорогая.

– Это невыносимо, – всхлипнула она. Лавров положил свою руку на её и она мгновенно, как ребёнок, успокоилась.

Ульянов посмотрел на них испытующе, но кроме Маркевича никто не обратил на это ни малейшего внимания.

– Мбда. Ну-с, благодарю. Я совершенно сыт, разрешите откланяться – ждут дела. – И к вящему ужасу не только доктора Веледницкого, но и остальных присутствующих злостный нарушитель церемониала встал из-за стола и двинулся к выходу. – «Рахиль, ты мне дана Небесным Провиденьем, ревниво я хранил младую жизнь твою»… Степан Сергеевич, вы заглянете ко мне, как покончите с вашим пирогом? Буквально на пару минут.

«Он принципиально не употребляет отрицательных оборотов. Не “вы не зайдёте?”, а “вы зайдёте?”. Убеждённость, граничащая с самоуверенностью».

– Мне уже Антонин Васильевич назначил, Владимир Ильич.

– Ничего-ничего, – живо отозвался Веледницкий. – Осмотрю вас чуть позже. Я же и так вижу, что вы в относительном порядке.

* * *

– Рукопись захватить не догадались? – Ульянов не отрывался от листа бумаги, почерк у него был убористый, но явно очень разборчивый.

– Рукопись? – удивился Маркевич.

– Да-да, рукопись. Вашей статьи для гранатовского словаря. Я бы ознакомился.

– Не припоминаю, чтобы я вам о ней говорил, – растерянно сказал Маркевич.

– И не говорили. Да и что она у вас здесь, с собой, я, признаться, тоже в точности не знал, скорее догадался. А вот что вам такая статья заказана, знал точно.

– Откуда же?

– А её сперва Трупчинский мне заказал. Специально в Финляндию приезжал, представляете? Да только я Корвином, как я уже говорил, решительно не интересуюсь, потому и отказался. Хотя деньги предлагали хорошие, триста пятьдесят рублей.

– Двести пятьдесят.

– Ну так это вам. Ну так вот-с, а когда я отказался, меня спросили, кто сможет такую работу, по моему мнению, выполнить. Я и назвал вас. Вернее, Шанцера, Бермана и вас. Что же вы? Несите, батенька, несите.

– Благодарю, – сказал он три минуты спустя, убирая принесённую Маркевичем стопку листов в ящик стола, – прочту позже. А теперь вернёмся к нашим делам. Во-первых, вы действительно себя хорошо чувствуете?

– Да-да, спасибо, вполне сносно, – Маркевич, не дожидаясь приглашения, оседлал второй стул, заметив, что, в отличие от его комнаты, у Ульянова их было целых три.

– Это прекрасно. Это просто замечательно, – он отодвинул рукопись, на сей раз свою, и вновь принял излюбленную позу. И словно продолжая мысль, несомненно вертевшуюся у него в голове, продолжил. – Нет, вы только посмотрите на него. Тоже мне, граф Толстой. Из сажевой печати целую философию развёл. А ведь Энгельса-то он не читал! Да-с, не читал. Разве что статью в энциклопедии или чей-то пересказ. И как писатель говно полное. Вы не согласны со мной?

– Да как вам сказать, Владимир Ильич. Я не принадлежу к числу яростных поклонников литературных талантов господина Лаврова. Но ему не откажешь в известной наблюдательности… как писательской, так и нет.

– Что вы имеете в виду? – сощурился Ульянов.

– Видите ли, Владимир Ильич, у меня есть некоторые основания полагать, что Лавров – и есть тот провокатор, которого искал Тер.

– Что-что? – Ленин наклонился к Маркевичу, а потом вдруг захохотал так, что Степан Сергеевич отпрянул.

Смеялся Ульянов никак не менее секунд пятнадцати.

– Ну, батенька, – наконец выдавил он, глотая слезы и утирая тыльной стороной ладони повлажневшие глаза, – ну повеселили. Вот этот напомаженный приятель Чернова – провокатор? Да ни один Трусевич, ни один Макаров не станет иметь с ним дела! Он же болтун, петрушка, несерьёзный человек. Да и зачем Лаврову всё это, скажите на милость? Идейности в нём нуль. В деньгах не нуждается. Шантажировать? Чем? Теми мелкими поручениями, которые он, по слухам, исполняет время от времени? Во-первых, это ещё доказать надо, а во-вторых, ну чем Лаврову в самом плохом случае это грозит? Ну вышлют в Сызрань. На год. А скандал будет неслыханный и вовсе не на год: знаменитого литератора взяли в оборот! Очень это нужно нашему эм-вэ-дэ. Да и потом, запомните: охранка не ищет провокаторов среди наших попутчиков. Они ей не интересны. Охранке нужны люди, владеющие партийными тайнами, вхожие в дома вождей революции, руководители местных организаций, теоретики, финансисты, агитаторы, в идеале – члены ЦК. Вот такие люди могут принести им максимальную пользу, а нам – нанести максимальный вред. Именно такого человека искал Тер. А не сочинителя эсеровских пасторалей про деревню Рыгаловку.

«Как он убедительно прост. Действительно, стоило бы мне сложить два и два, чтобы прийти ровно к таким же выводам. Но поспорить хотя бы для видимости я должен».

– Я бы согласился с вами, Владимир Ильич – вернее, я соглашусь с вами насчёт конкретно Лаврова. Но нельзя не признать влияния характера человека на его поведение – и на его, если угодно, мотивации. Человек замкнутый ведёт себя иначе, чем весельчак – и иначе поступает. Лавров со своим нарочитым эпикурейством…

– Как-как вы сказали? – перебил его Ульянов. Он перегнулся через стол и несколько секунд внимательно смотрел на Маркевича, словно тот сказал что-то очень важное и интересное. – Эпикурейством? Вы считаете Лаврова эпикурейцем?

– Да, – несколько растерянно сказал Маркевич, – разумеется, не в смысле философском, я не думаю, что Лавров придерживается каких-то конкретных философских взглядов. Но в смысле переносном, так сказать, бытовом…

– Никогда не употребляйте терминов, значения которых вы не до конца понимаете, – строго сказал Ульянов. – Ни в философическом смысле, ни в бытовом. Ежели вы считаете Лаврова эпикурейцем, то значит, вы знаете об эпикурействе чуть менее, чем ни черта!

– Ну допустим, – обиделся Маркевич. – Однако же если мы спросим у десяти людей, знающих Лаврова, – и знающих, что такое эпикурейство, – девять из них назовут его именно так.

– Значит эти девятеро из десяти – дураки, – отрезал Ульянов. – Никогда не спешите встать в ряды дураков, даже если их подавляющее большинство. Лавров никакой не эпикуреец, и я вам сейчас докажу это за пять минут.

– Сделайте одолжение.

– …сделать это будет тем легче, – Ульянов на тон Маркевича не обращал ни малейшего внимания, – что в этом пансионе, как я заметил, словно на подбор собрались люди всех известных психологических типов, чьи названия принято выводить из эллинистической философии. То, что вы назвали «в бытовом значении», продемонстрировав прискорбное неумение чётко и ясно формулировать. Но для начала объясните мне, почему вы назвали Лаврова эпикурейцем?

Маркевич машинально